«Конкурент» беседует с доцентом кафедры всеобщей истории, руководителем научно-методического совета исторического факультета Красноярского государственного педагогического университета имени В. П. Астафьева Самуилом КАНГУНОМ. – Самуил Ильич, за плечами большой жизненный путь. С какого шага началась дальняя дорога?
– В 1970 году я прошел по конкурсу и приехал в Красноярск из Калининграда. Самолет приземлился в аэропорту «Емельяново» с опозданием. И поэтому я чуть не остался в этот день на улице ночевать. К счастью, нашлось место в общежитии на ул. Робеспьера. Вскоре я уже вел первую лекцию. Вот так, сразу с корабля на бал… Год я прожил в этом общежитии, что было довольно забавно. Меня поселили в большую комнату на втором этаже, где стояли четыре пустые железные койки и одна моя. И всех, кто приезжал, в качестве нагрузки определяли ко мне в эту комнату. А однажды по поручению крайкома комсомола студенты пошли по общежитиям, чтобы выяснить, где и как кто живет. Среди них оказались ребята, которым я читаю лекции. Когда они увидели мою комнату, у них был вид, будто их по голове стукнули. Вечером они устроили гигантский скандал в парткоме на тему «Куда вы нашего преподавателя засунули?!». В результате меня перевели в отдельную маленькую угловую комнатку размером всего 9 метров, на третьем этаже. Но беда была не в этом: на этаже жили одни девочки! И когда мне надо было выходить в коридор, я сначала долго не решался выйти за дверь. Долго стоял и ждал удобного момента. Дело в том, что девушки, когда живут сугубо женским коллективом, немного расслабляются. По коридору они ходили, мягко говоря, не совсем одетые. Я сначала терпел, а потом все-таки как-то высказал свое мнение по этому поводу на курсе. Был большой рев, но потом девушки стали выходить в коридор в нормальном виде. Через год я поменял свою квартиру в Калининграде на Красноярск и уехал из общежития. С тех пор у меня все нормально, работаю и живу потихоньку.
– Пока формировались ваши научные интересы, как стремительно складывалась ваша личная история?
– Вообще, моя жизнь, биография связана с тремя «К», с тремя городами. По рождению я – киевлянин. После школы я уехал в Калининград. С одной стороны, мне хотелось самостоятельности, с другой стороны, у меня там служил старшим лейтенантом брат, все-таки родная душа. В итоге из всех возможных вариантов я выбрал Калининград. С ним связаны пятнадцать лет моей жизни. Там я окончил институт с отличием, был секретарем комитета комсомола этого института. Там женился, потом родились мои дети. После моего отъезда моя супруга, как жена декабриста, последовала за мной в Сибирь, в Красноярск. Наверно, ничего необычного в моей биографии нет. После института я служил в армии: должен был служить три года, но службу сократили на год. Вернулся, поступил в аспирантуру Ленинградского Герценовского института, попутно работая в школе. У меня за плечами девять лет работы в школе. Три дня в неделю я учился, а три – преподавал. Очень хорошие у меня сложились отношения с ребятами. Когда я служил в армии, они написали письмо на имя командира моей части. Уж не знаю, что там было в письме, но мне дали отпуск на 10 суток. А служил я в Риге. Таким образом, мне удалось побывать на выпускном вечере моих ребятишек в школе. В 1968 году как офицер запаса я был призван в чехословацкий поход на три с лишним месяца. Когда приехал в Красноярск и отправился в военкомат, чтобы встать на учет, то военком очень пристально рассматривал мой военный билет, где было написано, что я выполнял некое спецзадание. Он вертел его долго в руках и спросил: «Что это за спецзадание?» Пришлось объяснять, что защищал идеалы коммунизма в Чехословакии. Еще я побывал на больших военных учениях «Двина» в 1970 году. В этом же году защитил диссертацию и уехал в Красноярск. Здесь очень хорошая кафедра; люди, работавшие здесь, оказали на меня большое влияние. Уже через семь месяцев меня пригласили на должность заместителя декана. Что касается моих научных интересов, меня всегда привлекали Великобритания и Ирландия. Наверное, сказался определенный романтизм, потому что тему я выбрал связанную с национально-освободительным рабочим движением. Тогда я был убежден, что у народа, который сам подвергался насилию, вырабатывается невосприимчивость к различным формам шовинизма и национализма. На самом деле это далеко не так, что понимаешь только взрослея.
– События в Чехословакии: война, а не просто «поход» по культурным местам. Пули свистели над головой?
– Бывало и такое. Целый месяц мы стояли на границе. Получилось так, что я попал в ту же дивизию, где проходил срочную службу. Дивизия была расформирована на две части: два полка быстрее перешли через границу, а остальные задержались. Двое суток без остановки наши танки шли через Польшу и ГДР. Представьте себе: глубокая ночь, узкие улицы европейских городов, вдоль улиц плотными рядами стоит местное население. И мы на этом фоне едем на танках с приличной скоростью 50 километров в час. Иногда бывало, что танк не мог вписаться в поворот и сносил угол дома… Потом дивизию нашу остановили, мы стояли в горах, где были очень узкие горные серпантины, на расстоянии 50 метров друг от друга. И просто палили в воздух. Напряжение, конечно, было очень большое. Когда мы заняли чешскую пограничную заставу Божий Дар, которую чехи просто бросили и ушли, никто не мог поверить, что это так. Целые сутки наши солдаты с миноискателями ползали по ней, пытаясь найти «сюрпризы». Отношения с местными жителями у нас, мягко говоря, были сложные, особенно с молодыми чехами. Те, кто постарше, еще помнили Великую Отечественную войну. Однажды разведка нашего полка улетела в Карловы Вары: там все стены и крыши были исписаны лозунгами типа «Ленин, встань, Брежнев с ума сошел». Я бы соврал, если бы стал утверждать, что в то время большинство людей не сомневалось в том, что мы все делаем правильно. Борьба за укрепление основ социализма, противостояние вводу американских войск… Только потом наступило отрезвление.
– На войне не бывает без жертв. С какими людскими страданиями столкнула вас судьба?
– Известно, что в армии есть такое движение взаимозаменяемости специалистов: механик танка может в случае чего заменить командира, а командир – сесть за рычаги. Вот такие «специалисты» зачастую приводили к жертвам. Однажды, когда шла колонна и танки замедляли ход, кто-то случайно попал между боевыми машинами. Тогда я первый раз увидел, как выпрыгивает из груди человеческое сердце. В Чехословакии было 600 тысяч войск. И кроме наших были еще венгры, болгары, поляки. Но таких вот боев, как в кино, не было. Были взрывы, бросались бутылки с зажигательной смесью, но больших наступлений не было.
– Вы не думали после всех событий изу-чать Чехословакию как историк?
– Знаете, я никогда не интересовался этой темой как сферой моих научных интересов. Но то, что Чехословакия заставила нас всех думать, это так. Ведь всего шесть человек вышли на Красную площадь открыто протестовать против ввода в Чехословакию советских войск. Всего шесть… Когда мы вернулись оттуда, еще долго задумывались: что мы там делали и почему к нам так относились? Я помню, был такой эпизод. Приехали два офицера из Полтавского училища. Был воскресный весенний день. Возле заставы стояла довольно большая толпа чехов – женщин и детей. И офицеры решили подойти поговорить с местным населением. Мы к ним, а они – от нас… В те годы – 70-е – то, что говорилось вслух, очень расходилось с тем, что было на самом деле. И эта разница между провозглашаемыми принципами и реальной действительностью все больше бросалась в глаза.
– Время перемен в 90-е отразилось на страницах книг и учебников. А вам приходилось «переписывать» историю?
– Мне часто задают такой вопрос: когда легче было преподавать историю – тогда или сейчас? Я совершенно точно могу сказать, что лучше, конечно, сейчас. Если не превращать историю в предмет «Чего изволите?», если не делать ее приложением к тем или иным политическим интересам, то возможностей у исследователей сейчас намного больше. Мне очень нравится фраза: «Историк должен быть хранителем совести нации». Историк должен максимально стараться формировать такой взгляд на мир, который бы позволил человеку думать, размышлять, не оглядываясь на обязательную идеологию.
– Расскажите о ваших знаменитых детях.
– Старший сын Александр закончил медицинский институт. Он очень хороший специалист, у него прекрасный диагностический дар. В свое время он даже пытался совмещать медицинскую деятельность и автомобильный бизнес. Младший сын Евгений получил высшее историко-психологическое образование. Учился здесь, у меня на факультете. Служил в воздушном десанте. Вообще, Евгений испробовал много профессий, работал даже санитаром. А потом, когда Александр стал развивать «Тойоту», потихоньку пришел к нему. Теперь он возглавляет свой автоцентр.
– А вы за рулем себя уверенно чувствуете?
– В этом плане я уникальный человек: сел за руль в 60 лет. Автомобиль позволяет раздвигать мир и дает новые ощущения, которых раньше не было. Помню, когда был на водительских курсах, то был один такой, который вообще не водил машину. Было много молодых, жены мужей, дети отцов, многие из которых водили, они пришли только за корочками. А мне нужно было именно учиться. Вот и научился.
– Студенты помнят, как вы очень любили ходить пешком. Сейчас это так?
– Нет… Я каждый день теперь на машине езжу в университет. Живу далеко – в Академгородке.
– Много сменили квартир на своем веку?
– Да, я поменял немало мест жительства в Красноярске, поскольку у меня двое сыновей. Возникали постоянно проблемы: один женился, я квартиру разменял. Потом второй женился – опять нужно было меняться. Куда уж тут денешься? Старший сын перебрался в Академгородок, когда у него ребенок родился. А потом и нас туда переманил. А до этого мы жили на Взлетке, поэтому, действительно, я машиной почти не пользовался, если проводил весь день в университете. Мне было быстрее пешком дойти, чем идти за машиной, которая стояла у сына на работе.
– Известная русская забава – дача – не обошла вас стороной?
– Нельзя сказать, что я этим увлекаюсь. Но у меня супруга – любитель этого дела. Поэтому если нужно было что-то вскопать, я всегда делал. Но любви у меня к огороду, честно признаюсь, никогда не было. Я – абсолютно городской житель. Помню, как давали преподавателям участки в Минино, по четыре сотки. Поэтому у всех коллег дачи были рядом. И вот однажды была такая картинка: все идут работать, а я чуть позади. И моя супруга говорит: «Иди куда-нибудь, не смущай нас…» Видимо, совсем я не вписывался в ситуацию.
– Современная история – это интересно? Или все-таки больше привлекает опыт предков?
– Круг моих интересов связан с современной историей. Но в той или иной степени он связан с самим преподаванием. Есть большой опыт, поэтому я с удовольствием принимаю участие во внедрении инноваций в педагогической деятельности. Все-таки я 18 лет был деканом факультета, не считая тех лет, которые я был заместителем. Считаю, что отработал по полной программе. Работать вполсилы я не умею, думаю, что передал это качество и своим сыновьям: они такие же трудоголики, как и я. Недавно наткнулся на советы одного психотерапевта насчет того, как быть женщине, если ее муж – трудоголик? Оказалось, что трудоголизм – это не худший из всех пороков человека. Полагаю, что есть хуже. Я передал это своим детям, что в первую очередь важно как определенная нравственная планка, ниже которой нельзя опускаться, иначе потеряешь свое «я».
– Если вы устаете, то как отдыхаете?
– В свое время занимался спортом. В армии меня активно агитировали в спорт-роту. Я очень неплохо бегал, имел первый разряд по бегу на средние дистанции – 800 и 1500 метров. Увлекался шашками. До 60 лет я один-два раза в неделю играл в футбол в спортзале с сыновьями и товарищами. Люблю ходить. Могу себе позволить на лыжах пробежать, правда, в этом году не получилось ни разу выбраться. Раньше, когда я на несколько лет бросал курить, мог без всякой техники показать результаты, близкие к второму спортивному разряду. Видимо, за счет старых запасов, когда бегал, сохранилась выносливость. Я очень люблю читать – и думаю, что младшему сыну передал любовь к книгам: несмотря на свою занятость, он читает очень много. И даже меня перегнал в этом, потому как часть моего времени отнимает чтение специальной литературы. Могу отметить, что современная литература мне особого удовольствия не приносит. Например, Пелевин не вызывает у меня ощущения, что это мой писатель. Знаете такую историю: один человек попросил своего приятеля-филолога составить ему список книг. Один должен составлять книги, которые стыдно не знать образованному человеку, а другой – о которых люди говорят. Первые он читал дома, а вторые – во время поездок. Наверно, в этом что-то есть…
– У вас есть предпочтения в еде? Какие традиции обедов, завтраков и ужинов сложились в вашей семье?
– Можно сказать, что я всеяден. В этом плане я не мучаю свою жену излишними требованиями. Но люблю острую пищу, поэтому посещал не раз китайское кафе. С молодости я не ем все жирное. Помню, как в армии ребята-мусульмане из союзных республик постепенно все-таки начинали есть свинину. А я не мог. Моя мама в детстве всегда смеялась: если она намазывает кусочек хлеба маслом, то мне нужно было, чтобы через него просвечивала луна. Такой тонкий должен быть слой. Ну, не мог я есть иначе! А в остальном – употребляю все. И несмотря на все советы, люблю все кушать с хлебом.
– Есть такая интересная студенческая традиция на историческом факультете – день Геродота. Какой студенческая тусовка, говоря современным языком, была раньше и что дошло до наших дней?
– Мне кажется, что раньше было даже интереснее и лучше: фантазию студенты проявляли настолько буйную, что поражали воображение. Эпоха античности, сцены средневековых пыток, Петровская эпоха воссоздавались студентами в аудиториях родного вуза. Я помню, как была у нас еще на первых «Геродотах» очень красивая девушка, и она на «Геродоте» появилась в образе гетеры – народ весь отпал. А еще помню эпизод, когда один наш выпускник Федя, очень высокий парень, играл Петра Первого. И преподаватель наш Борис Каренин бухнулся перед ним на колени: «Царь-батюшка, пожалуй денежку!» Федя сначала растерялся: как это, перед ним преподаватель все-таки, а потом сообразил быстро. Нашел в кармане металлический рубль и говорит: «Жалую я тебя, холопишко, рублем!» Когда наш факультет стал больше, уже не стало возможности собирать вместе и студентов, и выпускников. Поэтому мы разделили праздник на студенческий «Геродот» и вечер встречи выпускников. Думаю, что мы чем-то оставляем след в душах наших студентов, если они все-таки приходят к нам, чтобы встретиться, поговорить. Когда мы отмечали двадцатилетний юбилей, я попросил девушек-студенток посидеть внизу и зарегистрировать пришедших выпускников. И вдруг они прибегают ко мне с широко открытыми глазами: оказалось, что пришли три женщины-выпускницы 1948 года! Значит, есть что-то в жизни факультета, что не оставляет равнодушными спустя много лет… На мой взгляд, отношения между преподавателем и студентом далеко не из разряда таких, как в выражении «читатель почитывает, писатель пописывает». То, что на факультете работают хорошие специалисты, это правда. А еще много было тех, кто как граждане могли быть примером для студентов. При всем этом я скажу, что наш факультет никогда не был «сюсюкающим». Знаете, есть разница в понятиях «быть добрым» и «быть добреньким». Добренький – это от безразличия. Меньше хлопот. Наш факультет скорее жесткий: в плане требований, в плане сохранения традиций. И я надеюсь, что в течение долгого времени это сохранится.
– Самуил Ильич, крупные вузы Красноярска объединились в Сибирский федеральный университет. Что вы ожидаете от нового учебного заведения? Нет ли обиды на то, что Педагогический университет не вошел в состав СФУ?
– Создание федерального университета для Красноярска и края, с учетом тех огромных экономических программ, которые реализуются на его территории, дело очень хорошее. Конечно, будет немало трудностей на этом пути. Не знаю, что в конце концов получится. В классическом университете есть факультеты-лидеры. Если говорить, например, об экономическом или юридическом факультетах, то именно там качественно готовят специалистов. Хотя юристов в Красноярске готовят восемь вузов, а экономистов – четыре. И это уже не то, на мой взгляд. Что касается исторического факультета Педуниверситета, то на сегодняшний день он более сильный. И в течение ряда лет мы помогали КрасГУ своими кадрами и преподавателями. В этом плане мы не боимся конкуренции. Более того, Педуниверситет с успехом проходит аттестацию, так как из требующихся семи университетских специальностей в нашем вузе только на историческом факультете готовят по четырем. В течение ряда лет мы работали над расширением спектра гуманитарных специальностей, чтобы у студентов был выбор. В Красноярске очень много технических специальностей, а вот гуманитарных – меньше значительно. У нас в университете – отделение политологии, религиоведения. Мы открываем «Музейное дело и охрана памятников», «Преподаватель истории в университете» и другие специальности. В этом плане я с оптимизмом смотрю в будущее. Но отчасти держу обиду на властей предержащих. Однажды сначала министр Фурсенко, а потом уважаемый мною губернатор Александр Хлопонин высказали мысль, что качество подготовки выпускников надо оценивать по их востребованности. Это не совсем так, тут я не согласен. Ведь если речь идет, скажем, об Институте цветных металлов, то там большое количество студентов едет к месту назначения и успешно себя реализует. Но в отношении педагогов и других будущих государственных служащих, которых готовит наш университет, качество подготовки не определяется востребованностью. По крайней мере, пока государство платит такую маленькую зарплату своим служащим.
– Что вас больше всего расстраивает, а что внушает оптимизм?
– Нужно сказать, что наконец-то нашей стране в значительной мере удалось преодолеть тот бардак и разруху, которые были в 90-х годах. Расстраивает меня то, что мы сидим на газово-нефтяной игле. И хочется, чтобы улучшение жизни, которое постепенно происходит, не имело бы под собой только эту экономическую основу. И еще не совсем правильным я считаю разговоры об особой российской демократии. Теоретически мы много рассуждаем о ней, но жизнь покажет, что все-таки вырастет в итоге на российской почве. Знаете, чем больше будет у людей возможности заниматься тем, что они любят, тем стабильнее будет жизнь. Речь идет о так называемом среднем классе, который составляет прочную основу общества. |
