С депутатом Государственной Думы, трёхкратным Олимпийским чемпионом по классической (греко-римской) борьбе беседует главный редактор газеты «Конкурент» Игорь РУДИК.

– Сан Саныч, найдите сходства и различия между вашим родным Новосибирском и нашим, не менее родным, Красноярском.

– В сибирских городах сходство очевидное – люди. Умеренные в проявлениях, но радушные. У сибиряков нет показушной радушности, какая бывает, например, на юге. В этом и Красноярск, и Новосибирск очень похожи. Огромная река разделяет город. И, соответственно, большая роль мостов, с вечерними проклятиями во время пробок. А когда движение нормальное – красота, возможность проехаться и увидеть просторы над речкой – и там и там одинакова. У нас, наверное, больше тарабарности. Красноярск – всё-таки город покомпактнее, несмотря на то, что такой же промышленный центр. У нас, в силу молодости (ведь всего 115 лет городу), большая разбросанность, поэтому слишком пёстрые там картины. Важно, наверное, ещё то, что у вас нет театра оперы и балета.

– ???!!!

– Можете не обижаться, но именно как доминирующего здания, как символа, который на века построен, как признак самоидентификации. Для новосибирцев это действительно символ. И наш вокзал, самый большой из европейских стран до недавнего времени, и театр оперы и балета – это уже не только наши символы, а такая узнаваемая деталь, которая в целом на Сибирь распространяется. Всё остальное в моём восприятии этих наших городов одинаково – люди, отношения... Мне однажды сказал один мой старший товарищ: «Почему так, Саш, почему у вас не сразу приглашают в дом?» Я говорю: «Да, на юге сразу открывают двери. Но если ты и преломил хлеб, это не такая уж большая грань для того, чтобы уже завтра тебя недолюбливать. У нас, когда пускают в дом, это как в случае с поросятами в сказке. Дом сибиряка – его крепость. И если тебя пригласили, это элемент огромного признания. Не потому, что ты какой-то там знаменитый. Это тебя по-настоящему признают хозяева». Да, ещё об одном сходстве забыл: и у вас, и у нас – часовни!

– Ну, красноярская познаменитее будет, она прямо в десятку попала. В смысле, на «червонцах» изображена.

– Да? Ну, вам везёт!

– Красноярский край является одним из передовых регионов России. Новосибирская область тоже шагает в ногу со временем?

– Не могу с этим согласиться. Не потому, что люблю самоуничижительные оценки, просто вижу, что происходит. Есть ведь абсолютные показатели. Нацуниверситет, пресловутые наукограды, все эти зоны свободные – они же не нам достаются, хотя очевидно, что из 83, по-моему, академиков Сибирского отделения 60 проживают в Новосибирске. Поэтому мы сегодня… Научно-транспортный центр – да. Но мы не передовой регион сегодня. Я думаю, что более сбалансированная экономика именно здесь, в Красноярском крае. Не хочу давать оценки, но так сложилось. И в моём восприятии всё именно так: вы как-то более преуспели. Не знаю, может быть, просто больше делаете для того, чтобы доказать свою столичность – претензию быть столицей Сибири.

– Экология у нас не столичная: дымы заводов, сотен списанных автобусов, парящий Енисей, а вокруг горы…

– С экологией у нас проще, мы – равнинная часть, роза ветров соответствующая. Поэтому, может, вы и на рублях, но в этом отношении вам до нас далеко. Нет в Новосибирске такой переработки жесточайшей. У нас в основном машиностроение, так сложилось исторически. Нет химического производства. Зато есть ядерные реакторы, производится ядерное топливо для ядерных станций. И, соответственно, институт ядерной физики. Там свой ускоритель стоит.

– Ядерная физика – хорошо. А ядрёная физика? Кто ещё у нас в России, кроме вас, силён физически?

– Сибирь в целом сильна, с её климатом, с её программой, на которую три поколения академиков работали – «стратегия развития Сибири». Три поколения академиков не выдержало темпа и умерло. Я присутствовал на защите этой программы. Я – её ярый сторонник. Но попросил об одном – пусть нам климатическую ренту платят. За то, что у нас здесь ботинки толще, шубы должны мы носить, дышать сквозь стены метровые. В Сибири отопительный сезон длится больше полугода. И ещё у нас селекционные основы немножко другие. К коренным народам постоянно шло подселение. И ведь не разбирались, кого присылают – азиатов или жителей европейских стран. Эта вынужденная селекция привела к смешению и, как следствие, к конкуренции. Бьёшься с климатом, с природой – с одной стороны. Во-вторых, за выживание «между народами». Такая конкуренция и формирует крепких людей. И очень умеренных в проявлениях. Дело не в том, что мы пьём не как остальные россияне. У нас тоже есть своя традиция – крепко и помногу, а не «каждый день по чуть-чуть». И в целом, я думаю, мы обречены на силу – духа и тела.

– А русские женщины – на красоту? И без шансов для конкурентов?

– В моём восприятии Россия – мононациональная страна, где проживают и небольшие народы, и диаспоры. И мы, как любая большая нация, не боимся ассимилироваться. Мы всех приглашаем, у нас нет нетерпимости к смешанным бракам и ко всему подобному, к этому относятся как к улучшению породы. Знаете, это как привнесение пикантных дополнительных штрихов к любому красивому портрету. Поэтому и здесь мы конкуренты… Русские женщины, конечно, красивы, но везде по-своему. На юге России они хороши, потому что там Кавказ рядом, а это не только климат. У нас здесь Азия, много самобытных республик, это тоже о многом говорит. Наши – самые красивые, потому что слишком разнятся между собой. У нас нет определенного типа красоты, как в той самой доктрине – «высок, строен, белокур», только в женском роде. У нас есть и чёрненькие красивые, и светленькие… Это же изнутри идёт, а основной замес – как раз в том, что хотя мы и считаемся европейской державой, но азиатчины-то в нас намного больше. И получается такой вот замечательный сплав – из-за этого всё и происходит. А нашим женщинам не нужны конкуренты. Им нужно уважение и достойное место. Уважение – это не цветы на Восьмое марта и бутылка шампанского в Новый Год, а всё остальное время – дорожными рабочими у шпал колотить молотками. Вот такого чтоб не было – тогда они сами выдержат любую конкуренцию.

– Много говорится сейчас о «материнском капитале». Вовремя подоспело это дело?

– Опоздало. Запоздалое признание. Всё это должно было быть намного раньше. Страна богатая неимоверно, а государство пока не может этими богатствами воспользоваться. Давно должен был быть и материнский капитал, и другие ключевые моменты развития. Чем дальше мы будем улучшаться качественно, тем большей части наших сограждан станут доступны блага свободного рынка. А за самых слабых должна заботиться социальная справедливость. Всё за счёт налогов должно доставаться тем, кто не может о себе позаботиться, – это старики, это немощные, это инвалиды и, конечно же, бюджетники. Поэтому материнский капитал – лишь как первый шаг. С ним же можно сравнить и проект по медицине. Да вы посмотрите, что происходит. Мы за 70 лет столько не завозили оборудования – ни своего, ни западного. Мне всегда, когда начинают говорить: «А, вы всё развалили!», я спрашиваю: «Скажите мне, почему наши больницы в Сибири – с такими огромными коридорами и 8-метровыми потолками? Топить же всё это надо, это ж расточительство». – «Наверно, чтоб и в коридор больных положить при случае». А на самом деле знаете для чего? Доктрина холодной войны. Угроза ядерного удара. Так вот, мы должны были обеспечить при возникновении конфликта плюс шестьдесят-семьдесят миллионов койко-мест. Конечно, сейчас это не работает. Доктрина изменилась, всё изменилось. Но мы же продолжаем жить теми стереотипами и питаться теми сухариками.

– Постепенно многое начинает меняться.

– Да, но мы же сегодня ассенизаторами работаем. «Единая Россия» – в первую голову. Нас все загрузили черновой работой – и не потому, что у нас во главе организации стоит Спасатель – Сергей Кужугетович Шойгу, а мы ещё после него остальные нечистоты выгребаем. Нет. Просто слишком много неустроенности осталось с прежних времён, и мы сегодня выруливаем из канавы, регулируем движение, чтобы по-настоящему достойная жизнь настала. Тот, кто работает, должен понимать, что он не обречён работать в никуда. Он, да, будет работать, но он будет жить в своей квартире, за которую он рассчитывается по дистанциям, и ипотека должна покрываться 25 лет, а процент должен быть на грани инфляционного, чтобы нивелировать ситуацию, не больше.

– Вероятно, будут добавлены и другие нацпроекты?

– Их нельзя так обзывать. Нацпроекты – это название на сегодня. Просто кому-то в голову пришло назвать так. Я считаю, пока их было три, это было талантливым решением. Тиражировать их до десяти или до бесконечности – бесталанно, это путь в никуда. Это, знаете, как варенье – оно если засахарится, то уже не такое интересное. Здесь то же самое. Должна быть новизна. Мы не должны погрязнуть, не должны заорганизоваться… Почему я говорю, что сегодня все партии должны присутствовать «у руля», но только большие, по-настоящему федеральные. То, что мы делали семь лет назад, они сегодня безголово у нас копируют. Они всё-таки поняли, что следует объединяться, когда мы законом их к этому подтолкнули. Стали объединяться и непримиримые правые, и левые прекратили дробиться до бесконечности, и все остальные. Спортсмены пошли в политику первый раз когда? После Юрия Владимировича Власова следующий – я, ваш покорный слуга. А сейчас спортсмены – буквально в каждом региональном списке. Почему это происходит? Мы так делаем, потому что это наша методика, наше изобретение. А все остальные, они же безголово всё срисовывают, они даже места в списках точно так же ретранслируют. О чём это говорит? Что не многие у нас озабочены творчеством, потому что привыкли, разинув рот, ждать, когда им в клювик положат червячка.

– Вы согласны с тем, что служба в армии сокращается до года. Не будет ли сокращена и обороноспособность?

– Сокращать срок, я думаю, нужно – с целью создания профессиональной армии. А как мы создадим вакансии для профессионалов, если будем забивать всю линейку срочниками? Во-первых, повторю, доктрина не та. Всё изменилось. В армию должна привлекать не возможность послужить и экзотика кирзовых сапог. В армию должна привлекать возможность послужить и целесообразность поработать. Ну, скажем, приобрести опыт работы с высокими технологиями, с космосом. Это я уж совсем обобщил, чтобы и девчонкам было приятно там служить, потому что это интересно, это им по силам, это должно быть престижно. Да и потом – последующие преимущества. Льготы – это неправильно, именно преимущества, потому что это долг служения. Получи возможность трудоустройства. Ты за счёт государства обучишься и потом по договору готов вернуть государству долг за обучение. Опять же, по распределению, а не по свободному трудоустройству. Всё очень просто. Но есть одно «но»: это непривычно. Беда именно в этом. Мы живём, к сожалению, сте-ре-о-ти-па-ми.

– В том числе и навязанными извне. Следует ли в России восстанавливать практику смертной казни?

– Мы должны посмотреть на нашу систему исполнения наказаний, как всё это происходит. Взять хотя бы тот же Краснокаменск… Знаете, почему он так называется? Не потому, что там Ходорковский сидит, а потому, что со времён Иосифа Виссарионовича там гулаговские лагеря. Там вся почва красная, там уран добывали вручную в шахтах. Во всём мире это делает робототехника, ну, или какое-нибудь там человеческое гуано в местах, где людей вообще не считают. А у нас люди – каторжане, наши сограждане, попранные в правах за свои правонарушения. И посмотрите, что происходит в том же «Моабите», где Муса Джалиль был в своё время заключён. Там совсем другой уровень, там музей есть при тюрьме, и он наполнен не поделками каторжан. Всё другое «немножко». Посадить на шею обществу этих смертников? Когда мы говорим о смертной казни, у меня возникает чёткая аналогия с беспризорностью, вернее – с безнадзорностью. У нас беспризорников-то мало – тех, кто остался без родителей и попечителей ввиду их смерти. У нас тех, от кого живые родители отвернулись, безнадзорников, намного больше. Здесь то же самое. Если не можем обеспечить достойный уровень, то зачем тогда перекладывать проблему? Вот сейчас дали пособия – и многие будут ради материнского капитала плодить нищету, стараться пропить эти деньги. Но мы не должны терпеть рядом таких животных, которые производят детей, как мясо, чтобы на них деньги заработать. Тогда у нас не будет и таких сволочей, которые совершают особо тяжкие преступления. Конечно, хочется жить по Конфуцию, которому приписывают мудрость о том, что «Добру – добро, а злу – справедливость». Думаю, за самые страшные преступления нельзя наказывать пожизненным содержанием за счёт государства, нельзя. Но мы не можем быть и радикальными. Если мы должны восстановить смертную казнь, то надо говорить и об институте суда. Что у нас, третья власть работает так же независимо? Или мы всё-таки до сих пор остаёмся империей во всех её проявлениях? У нас есть редкие ростки демократии. Но мы как были империя, так ею и остаёмся. Мы долго назывались Российской империей, потом Советским Союзом, величайшей колониальной державой двадцатого века. Но сейчас ведь – то же самое: имперские методы, имперские подходы, «одобрям-с». Старший сказал, значит – все виноваты… Мы только в начале демократического пути. Ввести мораторий на смертную казнь – это было очень корректно. Но он, скорее, нам завтра понадобится, когда мы подтянемся до общемирового уровня, но со своими акцентами, со следованием своей великой культуре. Любого папуаса спросите – думаете, он свою страну не считает великой? Никто не скажет, что у него плохо. Скажет: великая. И мы – великие, но у нас и войны, и всё остальное. И мы в этих мировых экспериментах постоянно участвуем. Поэтому – пока мораторий. Понадобится – смертная казнь будет. Должна быть – хотя бы как очевидный признак того, что никто из злодеев не уйдёт от возмездия.

– Казнь Саддама Хусейна – тот самый случай с возмездием?

– Нет. Это просто-напросто люди забалделись, я считаю. Ладно, их Милошевич освободил от этого позора – умер, бедолага, не выдержал издевательств над славянами. Как бы к нему ни относились, он отвечал за свою страну, и судить его должны были в открытом режиме, и дать ему возможность защищаться. С Хусейном – то же самое. Что, они сейчас могут справиться лучше него? Да не могут они справиться. И не смогут. Втихаря взяли и повесили, как собаку. И это – развитая демократия? Вся развитая демократия – в том, что у них ипотека лучше и экономика перегретая? На этом всё заканчивается. Поэтому я лично – противник таких казней. Должны быть общие, совершенно внятные критерии для всех. Не важно, ты – Соединённые Штаты, Польша, Россия или Гвинея-Бисау. Со всех должен быть одинаковый спрос. Сегодня стало понятно, что реальна та угроза, о которой говорили по поводу ООН: что превратилась эта организация в штаб-квартиру США. И теперь они банкуют и собираются всем управлять? Но это же неправильно. Если это Совет Безопасности, то там должны защищаться интересы всех стран и не должно быть дробления на клубы по достатку. Так ведь можно договориться до того, что есть страны-знать и есть страны-быдло.

– Одно из свидетельств знатности – проведение Олимпийских игр. Каковы шансы Сочи получить Олимпиаду 2014 года?

– Шансы есть. Но они не очень велики. Тем не менее нам боятся отказывать по двум причинам. Во-первых, мы до сих пор слишком сильны. Во-вторых, никто не может предоставить такого формата, такой широты выбора. 40 минут, современная автотрасса – и ты на берегу тёплого моря. 40 минут назад – и ты на горнолыжном курорте. Никто больше не может такой программы дать. Ставь технологии, размещайся… Но, с другой стороны, не хватит этих трёх склонов в Красной Поляне, чтобы провести все соревнования. Нужно будет задействовать и соседние кавказские республики. В связи с этим – что у нас возникает на первом плане? Всё: точка напряжения, очаг, от которого фонит войной, угрозой террористических актов и вооружённого противостояния.
Но шансы есть, ведь возможности просто уникальные. Это – как и вся наша Россия… Я иногда летаю с теми, кто не живёт в нашей стране. Не с бывшими согражданами, а с настоящими иностранцами. Летишь с ним, он задремлет, потом спрашивает: «Мы над какой страной летим?» На четвёртый час полёта, на пятый, особенно когда на восток летишь, откуда-нибудь из Сочи или Калининграда. «Российская Федерация». – «А это какая страна?» – «Российская…» Не выдерживает в итоге: «Да что у вас за Российская Федерация, ёлки-палки?! Из дня прилетаешь в день, пролетев 11 часов! Что за страна такая? Что это там внизу?» – «Остров Сахалин. Это тоже наша часть...» Наша! И наша с вами задача – в том, чтобы этот остров Сахалин был соединён мостом с остальной Российской Федерацией. Чтобы не анклавом, а фактически полуостровом стал – за счёт транспорта, за счёт коммуникаций. Это наш стратегический интерес. Поэтому, «возвращаясь к напечатанному», всё очень просто. Это всё – наше, и возможности у нас огромные. Я не помню, кто-то сказал, но эта мысль – совершенно предательская: «Россия не воспринимается как государство и общество. А только как территория с границей». Наша задача – опровергнуть данного мыслителя.

– Будущим президентом России, возможно, станет человек с почти борцовской фамилией – Медведев. Вы согласны, что Медведев – фаворит №1?

– Нет. Я вообще не согласен с существующими домыслами. Не согласен с тем, что будто бы претендентов – всего четвёрка. Я в корне не согласен с этим. Четвёрка – это лишь те, кого сегодня позволено обсуждать, кто стал доступным и находится на обозрении. Но в любом случае – нам нужна последовательность. Кто бы ни пришёл, какая бы фамилия ни явилась на смену, главное – обеспечить преемственность. И сохранить последовательность в предпринимаемых изменениях, потому что бесперспективность того строя, в котором мы жили, стала явной из-за того, что в нём отсутствовала конкуренция. Нет конкуренции – нет и стремления к совершенству, а соответственно – тупик, стагнация, застой.

– Что в последнее время запомнилось из прочитанного?

– Я сейчас читаю Нормана Мейлера – «Крутые парни не танцуют», просто взял две вещи в самолёте, и мне попалось. Довлатова перечитал несколько раз. Эти его социальные сатирические вещи – такие мягкие, без озлобленности. У него нет, как у других диссидентов, повышенной желчности. Он мне чрезвычайно интересен.

– А музыка звучит?

– Нравится очень многое. Я и читать-то люблю под музыку, на самом деле. Но под музыку не текстовую. Если говорить о сопровождении чтения, то, учитывая тот разброс, который в моей голове сегодня происходит, чаще востребуется Рахманинов, его фортепианные вещи, концерты – и первый, и второй, и третий – каждый замечательно подходит под Куприна и Достоевского, а многие их книги – мои настольные. Читаешь «Окаянные дни» Ивана Алексеевича Бунина – и невольно задумаешься о том, что в то время, когда никто не любил Россию, особенно пресловутые капиталисты, соискателями на литературную Нобелевскую премию были трое русских – Бунин, Шмелёв и Куприн. Вы читали публикации Куприна «Голос оттуда»? Мне сборник попался. Почитайте, это его публицистика, когда он жил в изгнании. И вот эти трое русских – с одной историей, но совершенно не похожие по жизненному восприятию, писали, в сущности, об одном и том же… А если говорить про любимых исполнителей, то для меня это Адриано Челентано. И Франко Калифано, тоже из итальянских. Послушайте. У него такой тембр – очень своеобразный, интересный. Начинаешь пытаться переводить… их же трудно переводить, итальянцев… И ещё – Леонард Коэн, его смысловые вещи тоже позволяют оставаться в загруженном состоянии.

– Один из непростых вопросов – об обязательности традиционной веры.

– Я не сторонник того, чтобы сегодня взять и разрушить то, во что люди привыкли верить веками. Многие мои товарищи говорят: вот ведическая культура, зороастризм… Всё это хорошо, но мы – страна, которая в восприятии очень многих, даже в восприятии наших недругов, имеет конкретное предназначение – сохранить именно православное христианство. И почему мы должны от этого отказываться? А дают нам сегодня более древние источники только для одного – чтобы лишить нас единения. Я не сторонник теории заговоров. Но я понимаю одно: сильных – боятся. Я это знаю по себе. Человека с твёрдой позицией очень не многие смогут выдержать рядом. Потому что каждый раз в ответ надо будет выставлять очень убедительные аргументы, очень. Либо придётся просто-напросто расстаться с ним, потому что сильного не обстругаешь. Он с шипами. Его в колоду не затасуешь. И он не уляжется между страничек, это не предмет гербария. То же самое и здесь, понимаете? Очень просто быть воинствующим, когда твоя позиция – возвыситься над мышами. Но зачем? Кому это интересно, можете сказать?