«Конкурент» беседует с австралийским продюсером.

Так получилось, что человек, работающий с «большими» артистами и исполнителями, в своё время предоставил возможность чего-то добиться по-крупному и красноярской певице Алле Володиной. Использовала ли она этот шанс, мы и спросили у Константина, ненадолго приехавшего в Красноярск.

– Константин, откуда вы родом?
– Сейчас я гражданин Австралии, а родился в Восточном Казахстане. Жил в городе Усть-Каменогорске, который знаменит тем, что оттуда вышло много известных людей. Это Сергей Зверев, Лера Кудрявцева, Бари Алибасов, в соседнем городке родился Розенбаум…Причём в Москву они приехали в немолодом возрасте. Сергей Зверев сначала стриг партийных тётушек в гостиничной парикмахерской. И жил он даже не в самом Усть-Каменогорске, а в рабочем посёлке титаномагниевого комбината. Стриг женщин, которые очень его любили. Был дружен с моей мамой… Потом в Москву приезжал с моим одноклассником, а у нас были связи в своё время в столице. Связи в той среде, которая нужна была Сергею: как раз те люди, которые в Советском Союзе работали в модельном бизнесе. Я принял по-дружески посильное участие в начале карьерного пути Зверева: он приезжал в Москву и жил у меня на квартире. Это было недалеко от станции «Семёновская».
– Какой это был год?
– 1986-й. В этом году он начал свою «московскую линию». Ничего у него не было: ни знакомых, ни проживания. Сергей был не просто человеком из провинции, а вообще ниоткуда!
– Получается, помогли ему вы и ваш приятель.
– Ну, скорее, обстоятельства и люди. Да, у моего друга были связи. Он тогда был советской моделью «номер один», тоже из Усть-Каменогорска. Его портреты были по всему Советскому Союзу, он единственный человек, который выехал тогда в Польшу на международный конкурс и взял весомые призы как советская мужская модель.
– Его имя назовёте?
– Виктор Мунаев. Он хорошо знает Вячеслава Зайцева и многих других. Он-то и протащил Зверева в модельный бизнес.
Сергей всегда легко находил общий язык именно с женщинами. Рос он, насколько я знаю, без отца…
– Другими словами, Сергей Зверев являлся «подружкой» для своих клиентов…
– Да, конечно. Когда моей маме нужно было подстричься, она всегда старалась пригласить Сергея, и он, как правило, никогда не отказывал. Не брал за это деньги. (Да и цена денег тогда была весьма относительной. Ценились уж больше, наверное, какие-то немагазинные подарки.) Правда, стриг всегда однотипно. Потом уже появилось много легенд, что он якобы в детстве причёсывал кукол. Не знаю. Дома я у него никогда кукол не видел. Но он был очень увлечён этим делом. Не было у Зверева никаких других интересов. Я никогда, например, не видел, чтобы он гулял с девушками.
– Внешность он впоследствии сильно изменил?
– Немножечко изменил линию губ, что-то ещё, очевидно, но не катастрофически. Я его всё так же узнаю.
– Действительно, из вашего города вышло немало узнаваемых ныне персон…
– Да. Тот же Алибасов многие годы просто играл на танцевальной площадке. А Лера Кудрявцева выступала в любительском театре «Парус» в Усть-Каменогорске. Хочется, чтобы об этом знали читатели, потому что талант и образование, а не деньги, получается, очень нужны. И что такое провинция? Всё это очень относительно, поверьте!
– А сын стилиста родился уже позже, в Москве?
– Прямо скажу, никто его никогда с девушками или женщинами не видел. В восьмидесятые годы в Москве повальными были фиктивные браки. Важно было иметь московскую прописку. Она диктовала всё. И вопрос этот решался только через брак. Я в этом уже не принимал участия. И что там было у Зверева – непонятно. Эта история – за кадром. Куда делась та женщина, от которой у него остался ребёнок? Не знаю.
– Как вы сами из Казахстана попали в Москву?
– Я заканчивал институт и попал по распределению в Москву. Поехал туда учиться в аспирантуру. Прожив там один год, решил, что больше не хочу.
– Не понравилось?
– Вообще не понравилось. Я понял, что в Москве жить не смогу. Атмосфера для жизни мне показалась крайне депрессивной – не моя. Когда мы едем куда-то в качестве туристов, то наблюдаем одну сторону. Когда едем жить, то сталкиваемся с реальностью. У меня есть знакомый из Австралии, который, приехав в Красноярск, сказал как-то: «Ты знаешь, это хороший город!» Конечно, хороший, если он живёт тут неделю, его возят на машине, он или она только лишь встречается и общается с людьми. А когда вы ходите в государственные учреждения, по больницам, встречаетесь с милицией, с пожарными, ездите на общественном транспорте – вот эта реальная жизнь другая. Для меня есть определённая ситуация проживания. Мне знакомый сказал: «Если город не имеет выхода на море или океан, это для меня не город. Я вычеркиваю его со своей карты».
– У вас такой же принцип?
– Да, безусловно. И когда я первый раз поехал в Австралию (ознакомительно), понял и внутренне ощутил, что это моя страна. Перед этим я был на стажировке в Австрии. Изучал систему маркетинга. Месяца два прожил там, выучил отчасти немецкий язык, при этом отдавал себе отчёт в том, что немецкий язык я не смогу поднять до нужного уровня и понять его душой. И в своё время подал на эмиграцию в Австралию. Это был долгий процесс.
– То есть вы не были привязаны ни к Казахстану, ни к России? Легко уехали за границу?
– Родители оставались в Казахстане, но это не являлось привязкой. Когда меня спрашивают про ностальгию, то отвечаю, что по берёзам никогда не скучаю, потому что не в них я рос. Да и говорить о том, что я ностальгировал по людям, традициям, например, из города Владимира или Перми, не могу. Наверное, сказался генетический опыт предков, которые в своё время очень много перемещались, им ближе были горы и степи, нежели Черноземье.
– Как началась ваша жизнь в Австралии?
– Сначала пошёл учиться. Поскольку я официально был на эмиграции, мне давались большие возможности от правительства Австралии, то есть государства. Я мог пойти учиться куда угодно. За это не я платил, а мне платили. Я выбрал колледж журналистики. Взял большой курс английского языка. Очень трудно давалось мне это обучение, но в итоге я получил аккредитацию, и паспорт журналиста позволил мне зайти куда угодно, что было большим плюсом. Я мог ходить на все конференции, собрания, концерты. Позже выиграл грант от австралийского правительства и сделал музыкальную программу на радио в западном Сиднее. Так я стал продюсером музыкальной программы. Программа дала мне определённые связи, контакты и технические знания производства. На радиостанцию и непосредственно ко мне на передачу приходили разные исполнители, я с ними знакомился. У меня пропал комплекс, я не боялся «звёзд», а просто с ними общался. Далее я получил направление на обучение в институте телевидения и радиовещания. Кроме того, учился на маркетинге. По сути, закончил три учебных заведения.
– Как давно это происходило?
– Конец восьмидесятых – начало девяностых. Здесь, в России, в это время ситуация была не очень интересная. Прожив какое-то время в Австралии, я стал резидентом, а потом уже получил гражданство.
– Сейчас ваше постоянное место жительства – город Сидней?
– У нас нет прописки. ПМЖ – это Австралия, а паспорт даёт доступ без виз куда угодно. Прописка существует только в странах бывшего СНГ. В России у меня случается много казусов по этому поводу. Спрашивают прописку, а я говорю: «Это ваше изобретение. У меня её нет». В Австралии же, если полиция вас попросит предъявить документы, достаточно показать, например, счёт за уплату электроэнергии. Это уже будет являться вашим удостоверением.
– Но ваш дом всё-таки где?
– В Сиднее.
– Относительно вашей работы: можно сказать, что вы – человек из шоу-бизнеса?
– Да. По-русски это, наверное, ближе к шоу-бизнесу. Сфера моей деятельности – менеджмент, рутинная работа, связанная с исполнителями. Менеджер определяет тенденции, над которыми необходимо работать в каждом конкретном случае. И продюсирование. Если артисту нужна запись, необходимо иметь хорошие контакты со студиями, радио, музыкальными издателями, знать оптимальные цены.
Если судить по западным меркам, то я не могу называться только продюсером, потому что это очень узко специализировано. В России же продюсер – это человек, который, судя по одному российскому фильму, ходит в дорогой шубе, имеет чемодан денег и не знает, куда их деть. Если продюсер работает хорошо, то получает достаточно денег.
В чём был феномен группы «ТаТу»? Звукозаписывающая компания SONY BMG Russia (на тот момент это была еще просто Sony Music Russia) выбрала одного из самых дорогих продюсеров Трэвора Хорна, который сразу же поднял группу до мировых высот. Как только «ТаТу» сменили продюсирование, то проиграли международную карьеру.
«Проигрыш» касается также и «ВиаГры», старого состава группы. У них были большие амбиции и международные планы. Мало кто знает, что они сделали наскок на Японию, выпустили там альбом. Странно, конечно, и как-то самодеятельно, что они взяли фармацевтический лейбл, который стоил миллионы долларов, прилепили его к себе и начали его раскручивать, не думая о том, что будет дальше. Это чисто российское явление. В итоге «ВиаГра» понесла большие издержки при международной дистрибьюции своего альбома и конкретно в Японии. Фармацевтичесая компания просто заставила убрать тираж и сменить официальное имя группы с «ВиаГры» на «Ну Виргос», что внесло в дальнейшем серьёзную сумятицу во все процессы. Возможно, поэтому было потеряно творческое настроение, ориентированное на экспорт.
Я имел непродолжительные отношения с их продюсером Дмитрием Костюком в тот период, когда они хотели поехать на Филиппины, потом в Австралию. Но реальные продажи экспортного альбома никак не шли, и мы отказались от возможности содействия в маркетинге и организации тура. В дальнейшем группа просто свернула все свои амбиции…
Также назову группу Smash, которая пробовала свои силы на Западе и в Южной Корее. Парни достигли каких-то результатов, но всё опять же похоронилось. К сожалению, российский шоу-бизнес очень нестабилен. Нет нужного запаса репутации, очень непрозрачная система управления и юридического базиса. Это не Abba, бизнес которой представляет собой огромное предприятие, независимое от эмоциональных и персональных отношений.
– Почему наши пробуют сначала азиатский рынок?
– Во-первых, там есть деньги, которые люди готовы платить больше, чем в европейских странах. Это свойство азиатского рынка. Во-вторых, рынок хорошо впитывает музыку, которая исполняется на английском языке, при этом не являясь англоговорящим пространством. Ситуация крайне схожая, кстати, с российской. В-третьих, в Азии достаточно неплохо относятся к русской культуре. Русские песни очень созвучны с азиатскими гармониями. Поэтому существует много аспектов, позволяющих сделать наскок на азиатский рынок, но пока какого-то значимого успеха русским это не принесло.
– Кого ещё, помимо «ТаТу» и «ВиаГры», можно выделить из российских артистов?
– Нужно отличать местных звёзд, которые могут являться мегазвёздами, но только в вашей стране, и людей, которые способны при определённых условиях завоевать не родную страну, а весь мир. Abba никогда не была особо популярна в Швеции, но они оказались востребованы в других странах и назад вернулись уже героями. Или, предположим, феномен Modern Talking, которых слушали и слушают в России сплошь и рядом, хотя их репертуар и стиль по многим причинам не стал востребован и известен в странах именно с английским языком.
Из российских звёзд, существующих на российском Олимпе, я думаю, ни одна не будет востребована на Западе. Мы это и видим сейчас. Трудно представить официальный тур Филиппа Киркорова по Европе. Есть чёткое разделение между этническим и официальным турами. Этнический тур – это концерты, на которые приходят русскоязычные слушатели. Правда, «ТаТу», конечно, знали уже во многих странах, и мало кто подозревал, что это группа из России. Жаль, у них были все условия для роста, но они предпочли остаться звёздами только на территории России.
– Сейчас много говорят о Валерии, которая якобы тоже собралась завоёвывать европейскую поп-сцену.
– Завоевывать – это, конечно, сильное слово, его часто употребляют в России… Что такое Европа? Это огромное количество государств от Турции до Англии. Поставьте человека из Лондона и человека из Стамбула. Это совершенно разные люди, с разными ценностями, но и тот, и другой – представители европейских стран.
– Валерия записывала песни в Лондоне…
– Записываться можно хоть где. У Валерии есть средства на это. Но всегда нужно представлять ситуацию: кто будет слушать Валерию? Для кого она станет героем? В России певица популярна несомненно в определённой среде. Мужчина «за пятьдесят», который носит галстуки, наверное, скажет: «Да, на концерт Валерии я схожу». Купит ли он её альбом – большой вопрос, но концерт посетит. А там? Я просто не вижу нигде, кроме России и СНГ, её аудитории. Да и возраст Валерии не для экспорта и экспериментов. С нуля она ведь не будет начинать – не захочет.
– У нас её назвали «русской Мадонной», а последнюю слушает ведь разная аудитория.
– Ну, придумать можно любые эпитеты. Мадонна имеет фантастическую мировую репутацию, и в это вложена вся её жизнь, это давно бренд. Не стоит и забывать того, что она росла и развивалась в другой культуре. Существует американская культура и вся остальная... Все места уже давно заняты. И главный вопрос всегда: «Какие продажи альбомов у того или иного исполнителя?» Это единственный критерий востребованности. Если есть зафиксированные независимым агентством продажи, тогда можно дальше продолжать разговор. Например, группа «Би-2» имеет официальную характеристику продаж одного из альбомов в размере, как это ни странно, 250 тысяч экземпляров. Это много. У Валерии есть такой критерий вне российского рынка? Я думаю, что нет.
– Ну, тогда Дима Билан! Он работал с известным продюсером Timbaland.
– Вот Билан – это вообще политическая фигура. А в России задайте вопрос: «Вы готовы купить диск Билана?» Давайте поставим цену, соответствующую исполнителю такого уровня. Допустим, двадцать долларов. Мы не найдём ни одного человека, который купит диск за такую цену. А Билан в другой аудитории? Невозможно представить. В каком заведении? Я не вижу такого. Одно из медиаагентств, транслировавших «Евровидение» на Австралию, не смогло, по опросам, поднять Билана с последней строчки рейтинга даже среди этнической аудитории смотревших «Евровидение».
– Но почему? Существует же множество подобных Билану иностранных исполнителей, пользующихся большой популярностью. Много «сладких мальчиков» на мировой эстраде.
– «Сладкие мальчики» – это герои нашего общества. Но разве можно сравнить Backstreet Boys и Smash? Зачем слушать копию, причем наихудшую? Ситуация наоборот: вы слушаете Бабкину, и вдруг вместо неё появляется кто-то, её копирующий, да еще и из совсем вам незнакомого общества. Вы скажете: «Зачем нам нужна копия?» В музыкальной индустрии очень жёсткие законы. Конкуренция огромная. Яркой внешности и нужных связей недостаточно. В России вообще ситуация уникальная. На телевидении есть только одно направление, куда свалено всё: там и рэперы, и неформалы, и «формалы», и всем этим заправляют люди, которые на сцене уже лет тридцать, типа Аллы Пугачёвой. Вот эта тёплая компания и варится в одном котле. К тому же очень много повторений. Если по одному каналу показывают «Танцы на льду», то на другом канале то же самое фигурное катание с другими звёздами. А слушают в России только шансон и весьма узкий набор поп-музыки. Включим радио – и не услышим ни рок-музыку, ни классическую музыку, ни кантри...
– Если на Западе всё занято, то почему вы взялись за Аллу Володину? И каковы ваши цели? На что ставите?
– Я встретил её на выставке картин в Красноярске. Есть художник, работам которого я симпатизирую, и я часто задаю ему вопрос: «Что он забыл тут?» На презентации его работ мы и познакомились. И я сказал, что могу попробовать что-то сделать.
Вообще-то, когда берётся за подобные деяния продюсер, за этим, как правило, стоит очень хитрая мысль: пропихнуть, представить свой репертуар и концепцию через нового певца. Однако это, как правило, связано с предложением для исполнителя, имеющего уже очень серьёзный потенциал и репутацию. С Володиной же мы стартовали практически с нуля. Алле предложили каталог песен, но если она сможет пройти обучение, которое оставалось уже только на её совести, а вернее, её работоспособности и упорстве… А работать в Сиднее пришлось много и быстро. Было чувство, конечно, в какой-то момент, когда я думал, что шансов нет. Ничего не получалось: песни на другом языке, артистизм, подача. Это было худшее, что можно было представить. Нужно было либо лучшее, либо такое же, как было на пробах у других исполнителей. И тут она показала трудолюбивый характер: Алла занималась каждый день часов по десять-двенадцать. И в какой-то момент она переломила ситуацию. По-русски ей не с кем было разговаривать, кроме меня. Мы поставили Володину в жёсткие условия: «Ты должна понять суть, как тебе её объясняет генеральный продюсер». Её «бросили» на одно из сиднейских радио, где она давала интервью. Интервью просто забраковали. Нужно было стать своей, сменить кожу – стать интересной и понятной именно той аудитории. Интервью в записи она выдержала, потом даже дала интервью в прямом вещании, что было очень интересно. Никто с ней не разговаривал через переводчика, никто не ждал её понимания вопроса. Нужно было что-то говорить, общаться, вести нормальный, интересный диалог.
– По радио певицу представляли как…
– Как Аллу Володину, певицу из Сибири. Уверен, что она была первая на Сиднейском радио из Сибири! Через месяц у неё настал момент, когда она смогла перейти на новый уровень. И сразу же всё пошло и с песнями, и с фотосессиями. Никому не нужна копия. Нужен артист. Потом она прописала материал. Были у неё и новые встречи, и совместная работа. Алла записала две песни с одним из лучших рэперов. Его зовут Six Pound.
Для сравнения: в своё время у меня были рабочие отношения с певицей Варварой. С ней ничего не получилось. Возможно, излишняя «звёздность» не позволяет вообще ничего сделать. Поэтому лучше брать тех, кто готов работать с нуля.
– И каковы дальнейшие планы с Аллой Володиной?
– Она сейчас набирает объём необходимых связей, формирует свой профайл. Сейчас Володина может уже предложить свой матерал для публикации, для контракта с лейблом, что очень важно. Звуковое сопровождение, кстати, сделано у нее и сертифицировано компанией «Бенч Марк Мастеринг Австралия». Репутация этого мастеринга в сотнях мировых имен. Кстати, услугами этой компании пользовалась и группа «Би-2».
– Наверняка вы лично знакомы с западными звёздами музыки, кино…
– Познакомился с Расселом Кроу в период подготовки к одному из культурных событий. В Голливуде работает около 40–50 процентов австралийцев. Рассел Кроу, Мэл Гибсон, Николь Кидман…
– Как состоялись такие знакомства?
– С Расселом Кроу познакомился по переписке. Я участвовал в «Неделе Австралии» в Москве. Работал с кантри-певицей Felicity Urquhart из Австралии. Она помогала Кроу и выступала вместе с ним. Он увлекается музыкой. У него есть даже своя группа. Мне в то время потребовалась его фотография. Я напрямую написал ему. Он мне ответил сразу же и выслал на мой интернет-адрес всё, что мне было необходимо для работы. Неплохо знаком с Шейн Коатс, солисткой из группы Madison Avenue. В России её клипы и песни часто можно услышать по «Европе Плюс», увидеть по ТВ. Есть контакт Мэла Гибсона, но не приходилось им пользоваться.
– Сталкивались с капризами исполнителей?
– Да, но этим больше всего заражена поп-музыка. Там действительно существует так называемая «неподтверждённая звёздность». Исполнитель может потребовать несоотносимую плату или какие-то фантастические условия для совместной работы. Этих курьёзов всегда хватает… Был случай, когда мне заявили о необходимости приезда в Сидней звукорежиссёра из Лондона для одного часа работы. В киноиндустрии же всё зависит, как правило, от каждого отдельного человека.
– Как вы проводите свободное время в Австралии?
– Там можно просто выйти на улицу, потому что чисто. И это я особенно чувствую и ценю именно после возвращения в Сидней. Можно поехать на океан и делать всё, что угодно. Я люблю просто по магазинам походить, чтобы отвлечься. И, конечно, океан здорово выручает. Езжу на разные побережья. Можно выбрать, куда поехать: туда, где волны, или туда, где сосны.
– Руководствуетесь ли вы какими-то принципами в жизни?
– Вряд ли. Я не люблю загонять себя в какие-то рамки. Хотя это очень удобно. Не люблю вопросы «Каким мобильным телефоном вы пользуетесь?», «Что вы носите?». Я должен называть определённые марки, модели. Люди не понимают, что они играют в игру некой копии и к тому же субсидируют бизнес крупных корпораций.
– Значит, на вопросы о вашем стиле или любимом парфюме принципиально не отвечаете?
– Стараюсь не отвечать, но не из принципа.
– Но есть же ваши личные предпочтения?
– Австралия изменила все мои предпочтения. Нужно исходить из того, что необходимо. Ты тратишь свои деньги и должен понимать, нужно тебе это или нет. И потом, есть вещи просто глупые. Если в России мужчина может вечером где-то появиться в галстуке, то в другой стране это может выглядеть крайне глупо: «Что это он после пяти вечера в галстуке? Он что, задержался у кого-то со вчерашнего дня?» А в России это нормально.
Нужно идти от системы, которая тебе более понятна, а не от той, что тебе «продавили» с помощью рекламы или местного образа жизни. Предположим, это очень хорошее платье. Но поезжайте в жаркую страну и попробуйте его там надеть! Попробуйте походить на высоких каблуках по такой-то улице. Вы не сможете. Нужно смотреть в корень.