«Конкурент» беседует с директором отдела новостей «Авто-Радио из Красноярска».

Так вышло, что интервью, в общепринятом его понимании, на этот раз не получилось. Нет, не потому, что «герой дня» оказался капризной звезденью, у него сломался ноготь и все приготовления – коту под хвост. Не вышло интервьюшного формата «вопрос – ответ». Получился цельный разговор, с отступлениями на смех и переспрашиваниями из серии «да вы что?». О семье, карьере и собственных недостатках. Встретились мы с Дмитрием Полушиным не в кофейне за чашечкой латте, как это в последнее время принято в подобных случаях, а на работе – там, где ежеминутно рождаются новости, за полчаса до главного выпуска «Итоги дня».

– И всегда в такой беготне ваш день проходит?
– Да нет, сегодня только так получилось. Обычно после пяти уже люди расходятся, всё спокойно, а сегодня много событий под вечер, вот и носимся.
А я вообще спросить хотел: чего это вдруг со мной беседовать? Моя личность деградирует последние года три. (Смеется.) И, знаете, на то есть причины. Во-первых, брак: когда есть семья, собой заниматься некогда. Еще – азартные игры, ну а третье – алкоголь. Поэтому, мне кажется, как собеседник я не очень интересен.
– Дмитрий, уже то, что вы сказали, дает шанс на двухчасовое интервью, как минимум.
– (Улыбаясь.) Ну, что уж делать, если решили – я только за. А вообще, раньше-то я давал интервью, еще, по сути, будучи никем. Когда простым корреспондентом трудился, меня однажды расспрашивали про вегетарианство. Представляешь, потом даже письма присылали, отзывы – мол, поделитесь сакральным опытом.
– Вы вегетарианец?
– Был. До брака. А жена вынудила кушать мясо, чтобы ребенок родился полноценным. Вот из-за нее стал такой. Раньше был худенький-стройненький, 70 килограммов, а сейчас на семнадцать побольше. В кого превратился…
– Дмитрий, давайте последовательно: где учился нынешний новостийный директор?
– Родился я и двадцать лет прожил в Кызыле. Поступил в Тувинский госунивер на факультет истории и права, на четвертом курсе перевелся в Красноярск на истфак Педагогического университета. Закончил вуз с отличием, поступил в аспирантуру. Написал диссертацию про культуру заключенных в сталинских лагерях. Собственно, вот оно всё, что об образовании можно сказать.
– А как человек науки попал на радио?
– Первый год после вуза я работал в научно-исследовательском центре ККИМК, занимался проблемами репрессий, «культовыми» вопросами, ездил в экспедицию в общину Виссариона. Достаточно узкая музейная работа. Но чувствовал, что не реализовываю весь свой потенциал. Я очень любил и люблю задавать вопросы. Мне даже в вузе преподаватели ставили оценки не за доклады на семинарах, а за неравнодушие к выступающим, заковыристость вопросов, если можно так сказать. Впервые как журналист я себя проявил в 2002 году. Тогда – не ради славы, не ради журналистского будущего – в старейшую газету края написал статью «Лев Гумилев, или Как открытия рождаются под нарами». Это, кстати, не только первая, но и последняя моя публикация в многотиражной печати, которая, без преувеличения, вызвала резонанс. Ко мне обращались из других газет с просьбой перепечатать статью. Спустя уже шесть лет я смотрю на эту статью – и не могу сказать, что по-дилетантски написано. Хотя сейчас считаю себя достаточно «обстрелянным» журналистом: и награды прошел, и суды, и сотни получасовых интервью в прямом эфире. Может быть, сейчас – своим зашоренным языком, с усталым журналистским взглядом – я даже написал бы её гораздо хуже. Со всеми сопутствующими штампами, которые на меня наросли за годы работы в медиа. Рассуждаю, как старый пень, да? «Пять лет не срок» может сказать только тот, кто не сидел. Это же можно сказать и про мой срок на «Авто-Радио». Каждый день – как засечка на прикладе.
Продолжая подробный рассказ о том, как я пришел на радио… (Смеется.) Я попросился постажироваться на краевом радио, мне отвели роль внештатника с правом работать за столом. И я так несколько месяцев приходил, что-то пытался писать. И однажды решил, что хватит сидеть и ждать, пока отправят куда-нибудь. По справочнику обзванивал всевозможные инспекции, организовывал интервью. И потихоньку начал интервью по одному, по два в неделю давать. Так мои новости попали в основные выпуски, выпуски недели. В результате я оказался в штате. Какое славное тогда было краевое радио – вдумайтесь, мы коллективом ездили по грибы! Там я поработал под началом Владимира Корецкого. А за лучшей долей, за лучшей зарплатой, еще бы сказал – за свободой самовыражения пришел на «Авто-Радио»…
(В комнату, где мы беседуем, со словами «Можно я вас прерву?» врывается корреспондент и начинает объяснять Дмитрию какие-то рабочие моменты, разговаривая с руководителем на ты и эмоционально выражая свое несогласие с какими-то поручениями. После обмена репликами он уходит, а мы продолжаем. – Прим. авт.)
– Вот видишь, подчиненные какие? А всё почему? Либеральные отношения, демократию в коллективе поразвели тут. (Улыбается.) Никакой тебе диктатуры. У нас никто в себе ничего не держит, чтобы не накипало и не было стресса. Это новое веяние в управлении персоналом: не я управляю ими, а они управляют собой и своей работой. А я слежу, чтобы их автономное творчество не затухало.
– Такое идеальное государство в рамках конкретной компании.
– Да, «Город Солнца» практически. (Улыбается.) Так о чем мы? А-а, так вот. Если тогда краевое радио для меня было какой-то школой, то «Авто-Радио» стало университетами. Здесь абсолютно другой уровень. Представь только, по двадцать выпусков новостей в день вместо одного, постоянные выходы в эфир – бешеная динамика, быстрое и качественное написание новостей, репортажей. И мне дико хотелось стать частью этого потока, влиться в движение. Решил от ощущения трудности на этом поприще дорасти до полного мастерства, до аса в этой профессии.
– И рост этот произошел?
– Не мне судить, но думаю, что так. В 2005 году меня отправили на любопытное происшествие в Ленинский район, как сейчас помню. Там наркополицейские ворвались в квартиру в поисках наркодельцов, сломали окна на втором этаже и ничего не нашли. Оказалось, что перепутали квартиру – ворвались к бабушке, напугали её, разумеется, она в предынфарктном состоянии. Я сделал об этом репортаж. Главный редактор, меня даже не спросив, отправила его на Международную премию Попова в номинации «репортер». И я её выиграл. Собственно говоря, считаю, что в тот момент начался мой журналистский взлет, было сладкое ощущение, что я чего-то стою. Когда мы каждый день пишем правдивые сюжеты, добиваясь социальной справедливости, это, конечно, уже само по себе предполагает самоутверждение – не зря, мол, пришел в акулы пера. А когда твой труд признает авторитетное жюри, ты понимаешь, что шагнул на новую ступень. Потому что осознание того, для чего ты вообще ходишь на работу – ради денег или для какой-то более возвышенной цели, – оно лично для меня самоопределяющее. Понятное дело, что журналистика в XXI веке далеко не самая высокооплачиваемая профессия. По моему убеждению, если человек думающий, одаренный, если в нем есть творческое зерно – он не пойдет учиться на журфак.
– Весьма категорично.
– А что, неужели здравомыслящий человек, видя примеры успешных людей, со школы решится обучаться профессии, где ограничены перспективы, скромная зарплата и постоянное подчинение кому-то? Если кто-то пошел учиться на журналиста, я убежден, он просто не хочет трудиться на производстве, он считает физический труд ниже своего достоинства. И у него жажда славы, самолюбования. Он наверняка слышал страшилки от мамы, вроде «вырастешь – будешь мести улицы, стоять у станка и разгружать вагоны». А вот когда я слышу, что журналистом стал человек из другой профессиональной среды, в большинстве случаев это журналист – от Бога. Большинство тех, кого вы видите на экранах федеральных каналов, не журналисты по специальности. Они учились не на репортера, но всё-таки занялись тем, в чём их предназначение, от чего они получают удовольствие. Кстати, в ряде государств на Западе в вузах нет профессии журналиста, их просто не готовят. Там репортеры – экономисты, юристы, кто угодно. А у нас как? Решил стать очередным Парфёновым или Сорокиной. После пяти лет обучения в красноярском вузе «специалист» не способен написать даже новость – все эти годы студентов учат чему угодно, но не тому, как писать новости! Через нас проходят десятки стажеров – выпускников журфака – уровня «туши свет». И дело не только в слабой теоретической подготовке кадров. В глазах у журналистов нет идей. Они приходят работать с головой, как с чистым листом бумаги. Бывает, даешь человеку поручение, а в ответ: «Я в этом ноль полный, не понимаю». Это ведь страшно – у журналиста нет интереса постигать новую сферу деятельности. А надо хотеть знать всё, начиная от того, как устроен коллектор, и заканчивая какими-то тонкостями из области астрономии.
– Не стыдно не знать, стыдно – не хотеть узнать...
– Вот-вот, очень точно замечено, можно было мне двадцать минут тут не распинаться. (Смеется.)
– Вы могли заниматься наукой – писать книжки умные, лекции читать, так ведь?
– Да, у меня даже переговоры были с одним из московских издательств, которое предлагало написать книгу о жизни трудовых заключенных на примере Льва Гумилева и других людей, связанных с ГУЛАГом, – Смоктуновского, Жженова, например. Но, честно сказать, пока я молод, горяч, я больше рвусь, видимо, сделать карьеру, чем отметиться в истории какими-то фундаментальными трудами.
– Каким Дмитрий Полушин будет через десять лет?
– … (Надолго задумался.)
– Хорошо, через пять.
– Трудно загадывать. Потому что эти вопросы напрямую связаны со страной, с ситуацией в экономическом пространстве, – сами видите, что на фондовых площадках творится. Я просто помимо журналистики активно занимаюсь, как бы это сказать по-человечески… торговлей акциями. Поэтому если наш рынок будет катиться в пропасть, я не вижу, что через пять лет я стану долларовым миллионером.
– А хотелось бы?
– Цель у меня такая призрачная была – к тридцати годам стать таковым. Но, несмотря на предпринимаемые мной усилия, родина не позволяет мне выбиться в люди с шестью нулями на счету.
– Сколько вам сейчас?
– Двадцать девять.
– Есть еще год!
– (Улыбается.) Просто 999 тысяч 999 долларов – это ведь еще не миллион? Кому-то жемчуг мелкий, кому-то щи пустые.
– Дмитрий, а женаты вы давно?
– Почти пять лет счастливо женат. Глубоко очарован своей красавицей-женой Алёной. Так что пять лет наслаждаюсь состоянием стабильности, живя в браке. Сыну Арсению годик. Он у нас одаренный мальчик – факт. Развит не по годам, вовсю бегает уже, полон рот зубов. В общем-то, о нем могу говорить много.
– Как познакомились с супругой?
– По интернету. Встретились, пообщались, оказалось, что мы практически однофамильцы, она Павлушина. Роман наш год длился, ну а потом – в загс. Алёна из спортивной семьи, тесть – авторитетный прыгун с трамплина, заслуженный тренер. У меня замечательная жена – красивая, стройная, домовитая, умная девушка.
– В журналистских кругах бытует мнение, что плох тот региональщик, который не стремится работать на федеральном уровне. Есть амбиции на сей счет?
 – Обращались неоднократно федеральные СМИ, но мне просто некогда трудиться на сторону, в ущерб своей основной работе. Плюс федералов зачастую интересуют очень странные темы, которые нас, региональных журналистов, вообще не волнуют. Ну а потом, весьма неудобно с расчетами: съездишь на какую-нибудь «лабуду», напишешь абсолютно объективно, как там всё происходило, а они видят, что это как-то «кисло», и говорят, что им это не подходит. И ты работу-то сделал, а гонорар не получил. Работать с такими компаниями не хочется. А вообще, чего я всё про себя да про себя?
– Давайте тогда про работу. Если не ошибаюсь, в рамках вашей радиостанции существуют социальные акции. Расскажите о них.
– Как-то пафосно – начинать про благотворительность. Хотя – если так оно и есть... Уже, пожалуй, порядка двух с половиной лет мы проводим акцию «Помогите детям». Это наше с Фёдором Сидоренко детище, так сказать. Хвастаться не хочется, но это беспрецедентный в истории региона постоянный благотворительный проект помощи детям. Суть его в том, чтобы не ради красного словца и рейтингов, а ради конкретного результата помочь совершенно конкретному ребенку. Мы едем в семьи, где малыш болен либо ДЦП, либо у него проблемы со зрением и так далее. Разговариваем с его семьей, с ним самим – и выдаем потом такую конкретную маленькую трагедию в эфир, обращаемся к красноярцам с просьбой помочь. Кто-то принесет книжку, кто-то принесет сумку с продуктами, кто-то принесет денежку. Несут и по сто рублей, несут десятками тысяч. Однажды красноярец пожертвовал 180 тысяч на операцию ребенку. Иногда привозят так много вещей, что мы заказываем «газели», чтобы доставить героям акции всё, что для них принесли. К этому моменту мы передали в помощь детям чистыми деньгами около миллиона двухсот тысяч рублей.
– Сила вашей акции – в её конкретности?
– Да, так и есть. Причем если посмотришь, как по телевидению делают подобной тематики сюжеты, – совсем другая картина. Вот, мол, девочку собака укусила, требуются деньги на операцию, ей  плохо – ребенка крупным планом покажут, мишку плюшевого... Виновных назовут, обрисуют юридические последствия. Иной раз даже телефона не укажут, по которому можно жертвовать средства, – просто рассказывают страшилку ради того, чтобы мы с вами к экрану прильнули. Мы же рассказываем историю исключительно с целью добыть деньги для малыша, хоть как-то облегчить его участь. Мы не ставим задачу просто ошарашить слушателя. Мы взяли под опеку порядка ста семей с больными детьми, которые время от времени получают помощь. Это не те семьи, где висит «плазма» во всю стену. Наши герои, как правило, живут на отшибах города где-нибудь, в чудовищных условиях, а ребенок в такой семье перебивается с хлеба на воду.
– Говорят, все счастливы одинаково, а несчастливы по-своему. В случае с героями вашей акции так же?
– Ты знаешь, мы даже пришли к некоторым социальным выводам. Причем вообще не радужным. Если в семье рождается больной ребенок – девяносто процентов, что отец его уйдет из семьи. Он не станет за больным сыном-дочкой ухаживать, да и вообще семье помогать. Еще очень много случаев, как эпидемия какая-то, что такие ушедшие мужья – это милиционеры. Не знаю, с чем это связано. Может, проблема в системе – в органы берут всех подряд, мало кого на порядочность проверяют.
– Дмитрий, если бы в сутках было 25 часов, лишний час на что потратили бы?
– Возможно, на рыбалку – люблю я это дело. Наверное, потратил бы на релаксацию – не хватает времени, чтобы получать от жизни хоть какое-то удовольствие. На работе выматываешься, как Сивка-Бурка, а домой приходишь – с сыном сидишь, пока не заснет. Няня есть, но ведь не будешь её сутками привлекать. Час этот потратил бы на активный отдых: может быть, покататься на лыжах, шары в бильярд погонять, сходить в тренажерный зал. Столько всего можно сделать, когда хватает времени!
– А как вообще отдыхаете?
– Мы с женой, как в добрые профсоюзные времена, ездим на курорты. И эти жалкие 35 дней отпуска тратим на восстановление здоровья, потраченного за предыдущие 11 месяцев напряженной работы. Побывали в Белокурихе, в Минеральных водах, в Хакасии на Черном озере. Если человек в путешествия вкладывает – эмоционально он отдыхает, конечно, но от этого печенка работать лучше не станет, а желудок интенсивнее переваривать, и иммунитет он не восстановит. Скорее всего, сожрет какую-нибудь пакость экзотическую и еще и лечиться потом будет. (Улыбается.)
– Вас послушаешь – складывается ощущение стопроцентной правильности каждого вашего поступка. А недостатки-то есть? Минусы свои знаете?
– Конечно знаю! Наверное, нет в журналистике более самокритичного человека, чем я. Самобичеванием, самопоркой занимаюсь регулярно, практически ежедневно. Я со стыдом вспоминаю те ошибки, которые совершал еще ребенком. Естественно, представляю, какие недостатки у меня сегодня. Зачастую не могу завершить дело до конца, над этим я бьюсь. Лет пять назад решил доказать себе, что чего-то стою как личность, и отказался от мясной еды. Проверка себя, что ли, из какого я теста. Года два не ел ни рыбу, ни мясо. Но жена, как говорил уже, меня с пути этого «доказательства себе» сбила, опустила на землю, чтобы я больше думал о семье. С тех пор я пошел по наклонной. (Смеется.) Пороки росли и множились. В кои до сих пор не могу записать разве что лень. Я и на работе выкладываюсь, и физическим трудом не пренебрегаю – как вол пашу на фазенде любимой тещи.
– Плюсики зарабатываете?
– А куда деваться? Старикам по семьдесят лет, а я любимый зять второй. Ну а про недостатки я топ-лист могу составить. Первое – азартность жуткая. Если возникает ситуация, где можно рискнуть, а можно нет, – сто процентов рискну, не всегда себе во благо. Рискуешь же не только материально, но и эмоционально. Люди, которым просто «срывает шапку», они что в казино могут всё спустить, что в отношениях – жгут мосты, наживают себе врагов. Я вот могу с полной уверенностью заявить: у меня ни одного врага на планете. Никто из ваших читателей не может сказать: «Он – мой враг».
– А друзей нажили?
– Как говорят мудрые люди, даже один друг – это уже много. Из прошлой, «кызылской» жизни друзья есть, и не один. Я с ними поддерживаю связь, но разбросало их… Кто на границе Монголии в погранчасти, кто в Новосибирске, кто как цыган – везде. Хочется сказать, что и в красноярской жизни друзья есть. Но если их мало, то проблема во мне, видимо, и в применении формулировок: у меня есть такой стереотип, что друзья должны проверяться в деле. Пока не было этого самого серьезного «дела», которое бы и показало, готовы ли они в огонь и в воду. Многие рассуждают: вот, мол, друг-друг. А встречаются только затем, чтобы поболтать, погонять в футбол и вмазать пива, а что случись – и ста рублей друг другу не займут.
– Есть какая-то фраза, которая бы отражала вашу жизненную позицию?
– Когда меня еще с пути совершенствования не сбили, я много изучал афоризмов, крылатых выражений каких-то. Что-то сам формулировал. Сейчас мне кажется несколько наивным то, что я писал в 20 лет, но смысла подобные наблюдения не лишены.
– Поделитесь мудростью?
– Ну, «мудрость» – сильно сказано, скорее ёмкие умозаключения. К примеру, «настоящая любовь в презервативе не бывает». Мне кажется, когда человек любит, когда он серьезно относится к чувствам, когда он уверен в избраннике или избраннице своей, он не думает о том, что появление ребенка как-то может навредить, помешать. Это не проблема. Ну а если не моего сочинения… «Простые методы – самые эффективные». Проверено жизнью. Не нужно искать сложных решений, всё лежит на поверхности. Проблемы в коллективе? Можно организовать с десяток психологических семинаров, но сложности останутся. Уволь одного человека, занозу в заднице, и всем сотрудникам дышится легче. Да, и еще из моих выводов: за всеми сложными действиями, схемами лежат очень примитивные мотивы. Как правило, желание намудрить с обстоятельствами, планом выхода из той или иной ситуации обусловлено банальным стремлением обмануть и урвать денег.
– О чем вы мечтаете?
– На свой счет я не мечтаю – душа ничего не просит. Мечтаю, чтобы мой сын стал известным футболистом. И приложу все усилия, чтобы поддержать Арсения. Я люблю смотреть футбол, так вот мне хочется, чтобы на склоне своих лет я, долларовый миллионер, сидел перед телевизором с пивом, сушеной рыбой и фисташками, а мой сын в престижном чемпионате играл, забивал. А я бы на него смотрел и кричал: «Вперед, сынок! Бей!» Вот она – эйфория... Развиваться творчески, безусловно, хочется. Для меня сфера журналистики – это работа именно для творческого самовыражения. Я более двух лет торгую на фондовом рынке, и я уверен, что будет порядок в стране – и по моей улице пройдет инкассатор.