начало на 1 стр.

Так что я без стимуляторов как-нибудь обойдусь. Во мне сто десять килограммов. Когда я закончил бороться – во мне было сто пять. За двадцать с лишним лет я прибавил всего пять–семь килограммов. Думаю, что для мужчины это более чем нормально, если учесть, что последний месяц я практически не тренировался. Я вхожу в форму за две–три недели. И в форму практически соревновательную. Я сейчас могу выступить в силовом экстриме, и буду не последним, уверяю вас. Просто это вопрос приоритетов. За язык мне сегодня платят больше.
– А не было у вас желания сменить амплуа – перевоплотиться в слабого человека?
– А куда я мясо дену?! Как говорится, «бороду-то я сбрею, а умище-то куда?». Мне бывает очень приятно, когда на какой-нибудь передаче находится ведущий, знающий какую-то специфическую тему, но не предполагающий этого знания у меня. Пытается сначала показать меня тупым качком, а в итоге – вся съёмочная группа аплодирует мне, а парень сидит униженный и оскорблённый.
– Такие ведущие ещё остались?
– Очень тяжело ломать стереотипы. Но мне, например, наплевать. Потому что лучшая моя награда висит у меня дома – из глины дочка слепила медаль «Лучшему папе в мире». А прежнее отношение к большим и сильным ребятам, к сожалению, осталось. В моей программе участвует великолепный парень – Саша Муромский из Питера. Он головой бетонные блоки ломает, при этом – умница, красавец, рост под два метра, килограммов сто тридцать веса. Однако великолепно аргументирует, шутит, отличная реакция. Знаете, как IQ определяется? Скорость принятия решения. У кого самая высокая скорость принятия решения в мире? У боксёров. Самый высокий в мире IQ, и это научно доказано, у представителей этого вида спорта. Но почему-то они считаются одними из самых тупых. Почему? Где доказательства? Валуев – человек знающий, начитанный, остроумный, но выглядит он, простите, как скала. Так я уверяю вас, дохлых идиотов значительно больше, просто накачанный дурак заметнее.
– А вам приходилось себя глупо чувствовать?
– Глупо я себя не чувствую, неуютно – бывает. Недавно, например, у нас с женой была гламурная фотосессия. Для новогоднего календаря, кажется. В каком-то салоне мы должны были что-то такое красиво изображать. А я привык, что обычно просят оживить кадр как-то игрой актёрской. Но мне говорят: не надо, ни в коем случае. А у жены – наоборот: когда она не позирует, она великолепна. Но как только начинает что-то из себя изображать – получается такая Грета Гарбо, старая совершенно. И мы оба себя чувствовали не в своей тарелке, неуютно. Но это некая игра. Скажем, вот Ксюше Собчак наплевать, что там с ней происходит. Мне не наплевать. Может быть, из-за возраста, может быть, из-за воспитания. Собчак зарабатывает на плохом имидже, на отрицательном. Я предполагаю, что я на имидже не зарабатываю вовсе. Я зарабатываю трудом.
– Какую часть вашей жизни занимает юмор?
– Главную. Потому что без юмора некоторых людей воспринимать невозможно. Самое смешное, что на юмористических программах, в которых я участвую, говорят: блин, как ты пошутил здорово! У тебя, наверное, заготовки. На самом деле у меня плохая память. Я опираюсь исключительно на реакцию публики. Чего, кстати, в театре делать нельзя. Там если играешь, ты не должен ни в коем случае отвлекаться на реакцию зала. Потому что если она вдруг отрицательная, а ты на это повёлся – всё, ты провалился. Так что я ситуационно работаю – зацепился за что-то, раз – и вытащил. Иногда думаю: блин, надо было записать. Афоризмы порой какие-нибудь приходят.
– Анекдот есть любимый?
– Я, в общем-то, анекдоты не умею рассказывать. Этот Аркадий Инин рассказал. Приходит мужик к врачу и говорит, что у него яйца звенят. Спрашивает: я феномен? А доктор отвечает: нет, батенька, вы му…звон.
– Есть мнение, что наше российское телевидение недотягивает по своему контенту до уровня стран третьего мира.
– Я бы не стал оценивать качество нашего телевидения. Там у нас, как и везде в России,  ни в чём меры нет. То есть если уж идёт развлекуха, то по всем каналам. И с чернухой так же. Меня, например, расстраивает и настораживает как педагога и отца, что в выходные дни по всем каналам, хоть и в определённое время, идёт «жареное порево». Наверно, это тоже нужно. Но не в таком же количестве! У нас федеральных каналов сколько? Штук десять? А канал «Культура» один. Наверное, это неправильно. Может быть, это какая-то целенаправленная политика – не знаю.
– Сибирь в этом отношении более целомудренна.
– Всё должно быть вовремя. Потому что без этого тоже не обойтись. Но ведь нельзя же, условно говоря, показывать в прайм-тайме рекламу интимных услуг. Включаешь, а там: «Позвони мне, я тебе сделаю так и эдак». У нас только перхоть, прокладки и потрахаться. Других интересов в жизни нет. Нет, например, рекламы блюзовых фестивалей.
– Если говорить о канале ТНТ. Это один из каналов, который усиленно отупляет нацию «Домом-2»…
– Да, безусловно. Вы не поверите, в «Смехе без правил» и «Убойной лиге» огромное количество шуток, и очень жёстких, именно про «Дом-2», несмотря на то что это один из флагманов канала.
– Вот я и хочу сравнить тупую передачу с умной.
– Мне часто говорят, мол, вы там дурака валяете. Нет. Мы не валяем дурака, мы занимаемся сподвижничеством. Хотя я предполагаю, что ТНТ каких-то глубинных смыслов не вкладывает в этот проект. Но! За счёт чего он выплывает? Во-первых, «Убойная лига» по рейтингу накрыла и «Смех без правил», и «Нашу рашу», и «Комеди Клаб», вместе взятые. Там же у нас молодые ребята – голодные, безусловно, умные, и за счёт этого достаточно высокая планка. Однако я был на концерте Петросяна, над которым шутят примерно столько же, сколько и над «Домом-2», и понял – у людей должен быть выбор. Есть разные целевые аудитории. Кто-то поймёт этот юмор, кто-то – другой. Кто-то визжит от «Смеха без правил», а кому-то достаточно «Аншлага». Поэтому должна быть альтернатива, должна быть информация. У меня есть ощущение, что противостояние юмористов превратилось в какую-то политическую войну.
– Вы рисковый человек?
– Нет. Не люблю рисковать. Если судить по моей карьере, риск – это, скорее всего, эксперимент. Я могу себе много позволить, потому что уже есть определённый статус. У меня достаточно широкий прямой коридор, в рамках которого я могу болтаться как угодно. Могу и петь, и рисовать, и танцевать, и что угодно делать. И это в любом случае вызовет, как минимум, любопытство. Потому что я узнаваем. Я не говорю, что популярен. Я не известный, а узнаваемый. И таких персонажей, как я, очень много. Хотя есть люди, которые совершенно искренне считают, что такой, как я, у нас в стране один. Я очень спокойно к этому отношусь. Есть категория людей, которая зарабатывает себе имидж на последних страницах глянца – в репортажах со светских тусовок. И если мы посмотрим, там действительно одни и те же персонажи. «Домом-2» вся Москва обклеена.
– Вы фаталист? В судьбу верите?
– Ну, я предполагаю, что от судьбы не уйдёшь. Если мне перейдёт дорогу чёрная кошка, я, конечно, не буду менять направление, но три раза через левое плечо всё-таки плюну. Есть свои личные нюансы. Для меня, например, не является плохой приметой, если я увижу автобус ритуальных услуг, катафалк или похороны. И вообще, у нас, скажем, считается плохой приметой прикуривать от свечи. А в той же латинской Америке все от свечек прикуривают, и им абсолютно фиолетово. Поэтому приметы работают только тогда, когда ты в них веришь. Если птица залетит – это хорошо, значит, яйца скоро снесёт.
– У вас бывают стрессы? И как вы с ними боретесь?
– Иногда я напиваюсь. Но делаю это своеобразно. Я беру бутылку вина и иду в баню. Меня там парят, мнут, скребут. А я при этом какое-нибудь винтажное винцо попиваю. Эдакий мужской расслабон.
– И что? Хватает бутылки вина, чтобы напиться?
– Нет. Не хватает. Если подробнее об этом, у меня состояние опьянения наступает моментально, но проходит стабильно – без эксцессов. Что от одной бутылки, что после пятой – моё состояние одинаково. Это, по-видимому, возрастное.
– Праздники как отмечаете?
– Я люблю время, когда праздники заканчиваются. Это январь – время, когда мы с женой уезжаем в Италию. Это стало для нас традицией. Потому что в праздники я обычно работаю Дедом Морозом. У Спилберга не снимаюсь, но всё равно Дед Мороз я высокооплачиваемый. Раздаю подарки. Мне же самому подарки делают крайне редко, я к этому привык и спокойно отношусь. А делать очень люблю. Впрочем, очень часто так бывает, что я что-то покупаю, а жена идёт на следующий день и сдаёт всё обратно.
– Кроме костюма Деда Мороза, что ещё есть в вашем гардеробе?
– Одежду моего размера не во всяком магазине купишь. Костюмы я шью. А что касается повседневной одежды – у меня есть огромное количество разного камуфляжа – разных расцветок, разных стран, разного назначения. Просто очень много перелётов и переездов, а эта одежда функциональна и практична. Вот ботинки, в которых я сейчас, – вы не поверите: им лет пятнадцать. «Буря в пустыне» – это американские военные ботинки. Я в них снялся фильмах в семи, наверное, тренировался в них. Очень просто быть стильным: надеваешь смокинг – и попадаешь в двадцатку самых стильных людей страны. Потом, стиль – вещь очень тонкая. Ты можешь надеть то же, что и самый стильный человек года, и не выглядеть при этом стильно. Стильно – это когда ты органичен в том, что ты на себя надел. Поэтому когда я забыл в Кишинёве на «Боях без правил» смокинг, я вышел в камуфляже, извинился, мне показали большой палец. Нормально. Бывало так, что я забывал туфли и выходил в этих армейских ботинках и смокинге. Хочется, конечно же, красиво одеваться, стильно, модно, но не всегда это получается. Из-за работы. Чаще всего – надену какой-нибудь старый рваный свитер и пошёл! Вот часы – это другое дело. Часов у мужчины должно быть много, и часы должны быть дорогие и разные. В своё время я работал на мясокомбинате, а там особо не разговаривали, если у тебя не было большого золотого перстня и большой толстой золотой цепи. Уверяю вас, часы – это то же самое. Мужские игрушки. То есть ты можешь быть одет, как обезьяна, но если у тебя дорогие часы – с тобой будут разговаривать, как с дипломатом.
– Какие ещё у вас игрушки?
– У меня всё игрушки. Но играю я в них серьёзно. Вот взять, например, мою коллекцию холодного оружия Второй мировой войны. Я понимаю, что это хобби. Но это хобби процентов на пятьдесят каждый год стабильно дорожает. Условно говоря, нож, который стоит тысячу долларов сейчас, в следующем году будет стоить полторы. И мне приятно сознавать, что если, не дай Бог, что-то случится, у меня под кроватью – пенсия лежит. Хотя тот же Пашка (Павел Воля. – А. Ж.) говорит, когда я привожу ему аргументы о стоимости коллекции, что это вложение всего лишь в моё настроение.
– С ним, кстати, какие отношения? Дружите?
– Я к дружбе очень настороженно отношусь. И очень серьёзно. Дружба – она проверяется. У нас с Пашей очень хорошие товарищеские отношения. Периодически встречаемся, вместе проводим время.
– Ваши шутки порой «забивают» волинские.
– Я всё время говорю, что там, где Павлик учился, – я преподавал. Но давайте исходить из того, что это бизнес. Программа делалась специально под Пашу. Поэтому мне нельзя быть смешнее его. Соответственно, если периодически это получается, что довольно сложно, то это в эфир не идёт – вырезается. В этой программе у меня есть определённые функции, и за те деньги, что я там получаю, я могу вообще не открывать рта. Это и проще. К тому же у меня, с точки зрения бизнеса, есть сегмент, в котором Паша не работает и никогда не будет работать.
– Как вам у нас в Сибири?
– Люди везде хорошие, добродушные, гостеприимные, хлебосольные. Да, я раньше очень скептически относился к провинции. Вот есть Москва и Питер, а остальные города – окраина России. Наверное, и сейчас так оно и есть. Но это взгляд, характерный для Москвы. Когда ты выезжаешь за МКАД – всё меняется. Люди становятся мягче, доброжелательнее.
– Может, сказывается ваша известность. Если бы они вас не знали – послали бы куда подальше, не побоявшись огрести?
– Нет, я же имею в виду окружающую ауру. Москва – очень жёсткий, а порой и жестокий город. То, что она не верит слезам, – это правда. Бытует такое мнение (и оно отчасти правильное), что если ты в Москве, скажем, научился водить машину, то ты сможешь водить её везде. Так что если ты выжил в Москве, то выживешь на любой планете.
– А где на этой планете вам комфортнее всего?
– В Буэнос-Айресе. Там мне нравится всё. Город относительно молодой, но в нём можно увидеть и Рим, и Париж, и Милан. Аргентина простирается практически от экватора до Южного полюса. Разнообразие бесподобное. Ещё я люблю океан. Так сложилось, что в Аргентине, у океана я оказался с любимыми людьми в очень красивом месте – в идеальных условиях, когда занимался тем, что мне нравится, и ещё получал за это деньги. Редко такое случается, но периодически бывает. И слава Богу, что есть возможность этим воспользоваться.
– Для вас что-то значит понятие «актёрская школа»?
– Безусловно. Меня порой спрашивают, почему вы не идёте учиться? Отвечаю. Потому что на съёмочной площадке я общаюсь с таким количеством народных артистов, что стольких я ни в одном театральном институте не встречу. В институте основная задача обучения актёрскому мастерству – преодоление «зажимов». Я свои «зажимы» выправил. И не потому, что я такой талантливый, хотя, может быть, это и так. Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что могу сделать на экране или сцене. Я довольно долго «парился» по поводу актёрского мастерства. Но однажды попал на моноспектакль Армена Джигарханяна и понял, что такого мастерства я никогда не достигну. И успокоился, отметив для себя, что Арнольд Шварценеггер – один из самых высокооплачиваемых актёров в мире, а уровень его актёрского мастерства значительно ниже, чем мой. Просто ему больше повезло в жизни. У меня за последнее время несколько проектов соскочило из-за того, что, как мне объяснили, я настолько медиен, что они боятся, что мой медийный образ отвлечёт от образа героя. Собственно, для этого я и создал Продюсерский центр Владимира Турчинского – чтобы никому ничего не доказывать. Сам ищешь сценарий, сам ищешь режиссёра, ищешь партнёров и сам всё делаешь.
– В политику не собираетесь идти, как Арнольд «Иванович»?
– Есть предложения, но для этого нужно созреть. Это, безусловно, интересно, просто насколько это реально? У меня не создаётся впечатления, что наши политики принимают самостоятельные решения. Есть очевидные вещи – все себе отдают отчёт в том, что у существующей капиталистической системы нет стабильного положения, как было при социализме. Понимаете? На государственном уровне декларируется, что война – это бизнес. И бизнес этот тупиковый, поскольку на Земле уже такое количество оружия, что и самой Земли скоро видно не будет из космоса. Взорвёмся на хрен. Какие-то вещи для меня очевидны, чего-то не знаю. Но существенно одно – о непорядках в наших властных структурах в центре больше информации, чем здесь, в глубинке. Впрочем, я сужу как обыватель. На нас никто не нападает, а ребята гибнут – что за фигня? У нас отрицательный баланс рождаемости – что за фигня?..
– Владимир, у вас есть какое-то личное отношение к Борису
Абрамовичу, которого вы искали в своём последнем фильме («Антидурь». – А. Ж.)?
– Никакого. Это человек-заложник. Он играет роль, так же как АбрамОвич и иже с ними. Но я не могу судить об этих людях, потому что я не нахожусь с ними на одном уровне. Я сужу опять как обыватель.
– У вас, как у обывателя, нет такого чувства, что телевидение при Березовском было интереснее, смотрибельнее?
– Объясняю ещё раз: мы же не знаем, какие рычаги использовались для контроля за телевидением. Говорить, что телевидение не развивается, – нельзя. Здесь же, как в спорте, количество рано или поздно перерастает в качество. При огромном количестве поганых фильмов всё равно возникают великолепные образцы. Просто основная масса населения не имеет возможности правильно воспринимать весь этот поток грязи. Просветительская работа не ведётся. Вот в чём дело. Включаю МУЗ-ТВ – сначала идёт «Блондинка в шоколаде», следующим номером идёт «Без порно с Берковой», а ведь это же молодёжный канал. Может быть, это делается сознательно – нас развращают и приговаривают вырождаться? Но ведь это же не может делаться бессознательно. Хотелось бы надеяться, что они делают это для того, чтобы народ наелся и потянулся к чему-то высокому. Знаете, если по телевизору долго показывать человеческую задницу, она станет популярной, как Зверев. Даже если она в прыщах. Но есть много талантливых, умных, красивых людей, которых не показывают по телевизору.
– Но случилось так, что для многих телевизор стал окном в мир. И если там постоянно задница…
– Я сейчас являюсь персоной нон грата для Первого канала. Потому что я на паре проектов высказал руководству своё мнение в нормальной форме, человеческим языком. Просто кто-то может это слушать, а кто-то не хочет. Очень хорошая надпись была на первой кассете «Ментов»: «Делай, что должен, – и будь что будет». Пожалуй, это можно назвать ещё одним моим жизненным принципом. Для того чтобы попасть в рай, умирать не обязательно. Получай удовольствие от того, что ты делаешь. По крайней мере, попытайся. Это, по-моему, буддийский принцип – радуйся тому, что имеешь.
– К религии, кстати, как относитесь?
– Крестик ношу, православный я. Крещёный. В какую бы страну я ни приезжал, посещаю церковь.
– Не кажется ли вам, что сейчас чересчур много стало православия?
– Православия много не бывает. Может быть, много разговоров стало по этому поводу. Впрочем, сейчас и про другие религии разговоров не меньше. Людям надо куда-то уйти от всего того, что происходит. Причём если в Сибири ещё как-то можно выжить, то в Москве – тяжело.