«Конкурент» беседует с ректором Красноярского государственного торгово-экономического института.

Более 35 лет он работает в системе образования. С 1990 года возглавляет Красноярский государственный торгово-экономический институт. Трижды был избран ректором. Родился 30 августа 1946 года. В 1973-м окончил знаменитый ЛИСТ (Ленинградский государственный институт советской торговли). После института работал старшим товароведом и начальником отдела общественного питания. В 1980-м ему присуждена ученая степень кандидата экономических наук, в 2004 году – степень доктора наук. Состоит в научно-методическом совете по проблемам развития рынка при администрации Красноярска, заслуженный работник торговли – член-корреспондент Российской академии естественных наук. Награжден памятным знаком «За служение на благо Красноярска» и медалью «Добрых людей мира». Несмотря на то что родился на Дону, Красноярск считает родным городом, а себя – сибиряком.

– Юрий Леонидович, вы родились не в Красноярске. Как попали в Сибирь?
– Родился и вырос я на Дону. После окончания школы три года служил в армии в Прибалтике. Затем поступил в Ленинградский институт советской торговли. По распределению вернулся домой, год отработал и вновь отправился в тогда еще Ленинград – поступил в аспирантуру. Затем были 7 лет работы в Костроме – в филиале ЛИСТа. А в 1983 году мне предложили перебраться в Красноярск – здесь тоже открыли филиал. Я согласился. Кстати, весьма символично, что с самого своего приезда в город я живу здесь – на улице Железнодорожников. А первое мое рабочее место было именно в этом кабинете – где мы с вами сейчас разговариваем.
– Так и хочется сказать: 28 лет он практически не выходит из этого кабинета… Никогда не жалели о своем решении переехать в наш город?
– Можете и сказать, ведь это так и есть. Если бы жалел, то меня бы здесь не было, ведь у человека всегда есть выбор. А создание экономического вуза в центре Сибири – а теперь оказалось, что и в центре России, – было очень естественным, на мой взгляд, решением.
– Почему в юности ваш выбор пал именно на сферу экономики и торговли? Влияние родителей?
– Я вырос в обыкновенной рабочей семье. Папа был шахтером в Донбассе. Мама тоже какое-то время работала на шахте. Вернувшись из армии, я сказал отцу: «пойду в шахту, как ты». На что получил ответ: «Нет, Юрик, ты или из дома пойдешь или не пойдешь в шахту». Отец ведь не понаслышке знал о том, насколько всегда тяжелым был труд шахтера, и не хотел для меня такой судьбы. А почему именно экономика? Мне с детства было интересно, как срастаются цифры. Я тогда этого, конечно, не понимал, но за тем, как мама ведет хозяйство, за логикой ее хозяйствования наблюдал с интересом. Кстати, весьма любопытное совпадение – мою бабушку в деревне, где я родился и где провел детство, звали «Маржой». Тогда ведь в любой русской деревне помимо настоящего имени у человека было прозвище. А что такое маржа? Это разница в цене. А тогда, в детстве, я всё думал, думал и никак не мог понять, что это за маржа. А с тех пор, как начал соображать в экономике и обращаться со всеми этими терминами, думаю: это ж надо! Ведь деревня так просто прозвищ не дает. Значит, это с чем-то обязательно было связано.
– И с чем же было связано такое экономическое прозвище бабушки?
– Этого я так и не узнал. Остается только догадываться, ведь когда я понял значение этого слова, бабушки Василисы Григорьевны, бабушки Маржи уже не было в живых.
– Получается, что ваш выбор мог быть неслучайным…
– Всё может быть. Главное – я никогда о нем не жалел. И всё, чего я хотел добиться, у меня в основном получается. А экономика – она ведь всегда была, есть и будет. Ведь прежде всего экономика – это ведение хозяйства, наука о ведении хозяйства. И я всегда у своих студентов спрашиваю: кто в произведениях классиков русской литературы ведет хозяйство? Кто? Экономка! А почему? Потому что ведение хозяйства – это наука и настоящее искусство, овладеть которым дано не каждому. А экономику нашей страны по-разному можно рассматривать: и как дикий капитализм, и капиталистический социализм – каких только терминов не придумывают, но главное – она есть, и нам в ней жить.
– Не могу не спросить: кто ведет хозяйство у вас в семье?
– Жена, конечно. Даже моя зарплатная карточка у нее хранится. А кому мне еще доверять, если не жене? У нас в семье всегда было так заведено. Папа зарплату отдавал маме, мой брат, когда начал работать, тоже отдавал деньги маме, и я, пока жил с родителями, отдавал заработок маме. А сейчас вот жене отдаю. В семье так и должно быть.
– Почему в свое время из практики ушли в теорию? Ведь вы успели поработать и старшим товароведом, и начальником отдела общественного питания…
– Немного не так. Я не из практики ушел в теорию, а из теории уходил в практику. Меня сразу после института приглашали в аспирантуру, но я отказался и устроился на работу. Проработал ровно год и всё-таки вернулся в институт. И я очень рад, что тот год у меня был, что я прошел эту ступень и хотя бы кусочек практики откусил. Хотя… Это был даже не кусочек, а целый кусок, ведь я, начиная с первого курса, совмещал учебу с работой.
– Это был вынужденный шаг или добровольный?
– Конечно, это была хорошая практика, но и деньги мне тоже были нужны. Мы тогда с одногруппником снимали комнату, платили по 25 рублей с человека, а стипендия на первом курсе 28 рублей была. И мы все практически подрабатывали. Самый первый мой опыт – работа почтальоном. Я выдержал ровно месяц, и то только потому, что не привык отступать и сдаваться. Как сейчас помню: вставать мне нужно было в 3 часа ночи, чтобы к 6 утра все газеты были у петербуржцев в ящиках. Они так были приучены. Казалось бы – чего проще! Но это не так. Ведь ошибиться было нельзя – стоило перепутать хоть раз газеты, и люди сразу начинали звонить и жаловаться.
– А как сейчас относитесь к тому, что многие ваши студенты уже работают?
– Я им всегда говорю: ребята, хотите стать профессионалами – пожертвуйте танцами, вечеринками – идите работать. Совмещать учебу с работой не просто можно, это делать нужно! Да, тяжело, да, кажется, что не хватает времени, преподаватели не всегда с пониманием относятся. Но я всегда иду навстречу студентам, подписываю разрешение на свободное посещение занятий, но с одним условием: я должен видеть, что человек старается, стремится, успевает по учебе. Звезд с неба я не требую, станешь сам звездой – ради Бога, нет – сдай вовремя сессию, и этого достаточно. Работа ведь помогает вырабатывать режим – такой, когда на то, чтобы жалеть себя, просто нет времени. Это ведь самое страшное, когда начинаешь себя жалеть, когда сидишь и думаешь: ой, как я устал. Мой сын, когда ему было 18 лет, на даче как-то сказал, что он устал. Я на него так посмотрел, что после этого он ни разу не говорил таких слов. Как можно устать в 18 лет? Я такого своему отцу никогда не говорил, я не мог себе позволить сказать это человеку, который работал в шахте. Нам нередко говорят, что у нашего вуза неплохие показатели по трудоустройству, и я считаю, что это потому, что большая часть студентов совмещает учебу с работой.
– А как же такое ёмкое и многогранное понятие, как студенчество? Будешь работать – всё самое интересное мимо пройдет…
– Ничего мимо не пройдет. Можно везде успевать. Развлечений, конечно, будет меньше, но толку больше. Возьмите многих успешных людей – они все, как правило, подрабатывали во время учебы. Это не только опыт и умение эффективно укладываться в 24 часа, главное – имея практику, студент иначе воспринимает то, что ему дают в аудитории. Мне часто говорят, что я веду занятия так, как будто досконально знаю практику. Я ее не знаю досконально. Но я в свое время работал грузчиком в овощном магазине на Владимирском проспекте в Питере, и я видел весь процесс в художественном отделе крупнейшего универсама «Гостиный двор»: как завозят товар, как он двигается, как продается. Я всё видел – и плохое, и хорошее, я знал это изнутри.
– Вы продолжаете преподавать?
– Конечно. У меня есть свой курс – «Экономика товарного обращения». И я вам так скажу: когда иду в аудиторию, у меня всегда хорошее настроение. И я каждый раз искренне радуюсь, когда читаю лекцию, и не замечаю, как проходит время, а главное – когда этого не замечают студенты. Я не имею права не преподавать. Какой я ректор, если я не знаю, что делается в аудитории, и не имею обратной связи.
– Какие они – ваши сегодняшние студенты, чем радуют, чем огорчают, чем удивляют?
– Они разные, очень разные. У нас в семье бытует такое мнение: наши дети воспитываются на наших недостатках. И прежде чем предъявлять ребятам какие-то претензии, нужно предъявить их себе. Но всё-таки скажу, что меня огорчает и с чем я пытаюсь бороться: это явная прагматичность, ярко выраженная. Многие из студентов мыслят так: я закончил вуз, у меня диплом, да еще и красный, дайте мне вот такую работу и вот такую зарплату. Я всегда им объясняю: ребята, вы товар на рынке труда, и вы должны не говорить, чего вы хотите, а показывать, чего вы стоите. Зарекомендуйте себя, а потом уже требуйте. А радуют они меня тем, что они более свободны в постановке вопросов, они не боятся и не стесняются спрашивать. Я вырос в то время, когда мы фильтровали вопросы, а они уже не фильтруют. Это хорошее качество.
– Советы своим студентам даете?
– А как же! Часто привожу им такой пример: устроились вы на работу, да еще и на хорошую должность, и однажды вам задают профессиональный вопрос, на который вы не знаете ответа. Найдите возможность перенести разговор, сказать: давайте обсудим этот вопрос позже, и сделайте всё возможное и невозможное, чтобы найти ответ: вспомните, прочтите, позвоните, напишите и в конце концов выясните то, что вам нужно. А затем встретьтесь вновь с человеком и обсудите этот вопрос. Пусть это и не совсем честный прием, но тактически он верный. Всё в голове удержать невозможно, но и признавать свое поражение тоже не стоит, можно решить эту ситуацию иначе. И второй мой совет: если ты не знаешь ответа, не надо фантазировать, потому что ты можешь поставить себя в очень неудобное положение.
– Вспомнить, прочесть, позвонить, написать… Мне кажется, сегодня всё это студенты легко заменяют поиском информации в Интернете. Как относитесь к всеобщей глобализации?
– Острый вопрос. Не так давно иду по улице Красной армии и вижу впереди на тротуаре пирамиду. Подхожу ближе и понимаю, что это пирамида из художественной литературы, сооруженная прямо на канализационном люке. Представляете?
– Не очень. Как там появилось столь странное литературное сооружение?
– Я так понимаю, что кому-то было жаль выбросить книги на свалку, и он выложил их на обозрение в надежде, что кто-то заберет. Для меня это уже хорошо. Не могу видеть выброшенные книги. Ведь живая книга так живой и останется. Бесспорно, Интернет – мощнейший инструмент, кладезь самой разной информации. Но для меня существует разница между книгой электронной и обычной. Дома не могу читать электронные книги, с ними нет ощущений. Меня ведь еще в детстве читать приучил старший брат. У мамы с папой было образование 4 класса, а когда брат учился и читал, я тянулся за ним. А потом смотрю – и мама с папой тоже. Чтение заражает, в хорошем смысле этого слова. А сейчас заражает Интернет. Это удобно и легко. Но в погоне за экономией времени мы забываем о душе, которая есть в книгах. Может, крамольную вещь скажу, но нас в школе учили учиться, учили механике и технике освоения нового, а сейчас учат сдавать ЕГЭ, сейчас дети не осваивают знания, а ищут ответы. И пока мы не выдавим из мыслительного процесса натаскивание, так и будет.
– А что думаете по поводу того, что сегодня каждый третий подросток мечтает уехать из страны? Сперва учиться, потом жить…
– Крайне плохо к этому отношусь. Но я уже говорил, что мы сами виноваты, мы сами создали такие условия, от которых им хочется уехать. И как бы мы ни лукавили, мы сами способствуем тому, что там им лучше. Не хочу никого корить или хвалить, но почему в одинаковых по социальным условиям семьях растут такие разные дети?
– Воспитание?
– Всё не от питания, всё от воспитания! И в том, что ребята уезжают, виноваты мы. И прежде всего родители – самые главные учителя. Они не ставят оценки, но дают что-то большее. Я своим родителям за себя очень благодарен, и учителям школьным благодарен, и преподавателям вуза. Один из моих недостатков в том, что я быстро перехожу на ты с людьми, которых уважаю. Кого не уважаю – язык не поворачивается сказать ему «ты». Так вот одним из моих преподавателей в ЛИСТе была Нина Алексеевна Гагроева, истинная петербурженка, как говорят. А это очень ёмкое понятие, включающее в себя и культуру, и манеры, и ум, и такт. При этом Нина Алексеевна могла очень тактично сказать: Юра, вы сделали не то и не так. Она никогда ни к кому не обращается на ты.
– А со студентами вы тоже на ты?
– Как правило, да. Понимаю, что это неправильно, но не получается иначе.
– Почему же? В некоторых языках вообще нет различия между «ты» и «вы»…
– Это понятно. Даже в русском. Взять хотя бы язык Пушкина – яркий тому пример. Но всё-таки… Успокаиваю себя тем, что на ты я обращаюсь к коллегам по общему делу. Я ведь у студентов тоже учусь, поэтому мы коллеги.
– И чему же вас обучают студенты?
– Обращению с современной техникой, пользованию Интернетом. Я же чувствую, что отстаю от них в этом плане, и поэтому учусь, учусь, учусь.
– Мы с вами всё о студентах и о студентах. Юрий Леонидович, расскажите о своих детях. Они, случайно, не по вашим профессиональным стопам пошли?
– Хотел этого, не скрою. Но в нашей семье так принято, что никто никому не навязывает никаких решений, так же как этого не делали мои родители. Мама мечтала, чтобы я стал инженером. Я им не стал. Папа никогда не высказывал своих желаний, он просто или радовался или огорчался. И делал это таким образом, что огорчать его нам с братом не хотелось. Поэтому и я своим детям всегда помогу, но делать за них и толкать их не буду. Дочь Юля работает маркетологом, сын Андрей – инженером. Знаний им хватает, с работой они справляются, и это главное. Дочь в свое время закончила аспирантуру, у нее практически готова диссертация, но защищать ее она не хочет – ей это, как она считает, не нужно. Она пробовала преподавать, сказала: это не мое – и ушла в практику. Может быть, внуки пойдут по моим стопам.
– Вы уже дедушка?
– Да, у меня есть внучка Ксюха.
– Какой вы дедушка?
– Редкий.
– Это как?
– По времени. Не часто получается к ним в гости выбраться. Но не так давно мы все вместе ходили на Столбы. А с внучкой общий язык всегда находим. Думаю, она рада, что у нее такой дед.
– Дед вы редкий, отец – спокойный, муж – жене доверяющий… А какой вы руководитель?
– Пусть другие меня оценивают, им виднее со стороны.
– У вас в вузе на удивление много досок почета. Что нужно сделать, чтобы на них попасть?
– У нас так принято. Людям ведь приятно, когда их работу ценят. Выбирает всегда коллектив. Меня, конечно, спрашивают, и я свое мнение высказываю, но, как правило, оно совпадает с мнением коллектива.
– А вашего портрета нет на доске…
– Это лишнее. Моя работа – делать работу хорошо. И я стараюсь.
– В городе вновь говорят, что ваш вуз в ближайшее время войдет в состав Сибирского федерального университета. Это действительно так?
– Эти разговоры ходят очень давно. И здесь нужно исходить из реалий жизни. Одно дело, когда наш вуз был эксклюзивным, и абсолютно другое – когда на рынке образования появились новые мощные игроки. А играем мы с ними на одном поле. Если говорить о науке, то здесь тоже непросто, ведь всё, что касается специфики торговли как сферы услуг, сжато с точки зрения того, что к нам если привозят новые технологии, то они уже полностью готовы, даже оборудование закуплено на западе. Яркий тому пример – супермаркеты и гипермаркеты. Коммерсанты не стали трудиться и разрабатывать что-то новое, взяли образец и всё. Поэтому наше объединение с другими вузами вполне возможно. В России ведь живем.
– Но решение еще не принято?
– Нет. Да и решает такие вопросы не ректор. В России идет активный процесс объединения вузов. Москва, Якутск, Красноярск… Но я уверен в одном – мы самодостаточны, и если войдем в какую-то структуру, то свою при этом не разрушим, а если не войдем, то и определенные перспективы у нас есть.
– Как относитесь к тому, что сегодня систему высшего образования в целом и вузы в частности обвиняют в коррупции. Вы ведь в отличие от многих точно знаете значение этого слова…
– Понимаете, коррупция – это болезнь всего общества. Героев здесь нет. По отраслям, по видам деятельности ранжировать и масштабировать ее не стоит. Коррупция – это состояние души человека, а не профессии. Коррупционеры могут быть везде. И, к сожалению, они везде есть.
– Но почему сейчас ополчились именно на вузы?
– Значит, кому-то это нужно. Помните, вводили ЕГЭ для того, чтобы искоренить коррупцию в системе образования? И что, искоренили? Она просто мимикрировала, ушла в другие места. В начале 90-х считалось, что воровство процветает в торговле. И тогда же было проведено исследование, в результате которого первое место заняла строительная отрасль, второе – автотранспортная и только третье – торговля. Почему? Просто торговля всегда на виду, и люди считают, что в данной области воруют именно у них, а строительная сфера касается не всех. Только вот воровство в строительной отрасли касалось всего государства в целом. Что такое воровство? Это когда бензин не сожгли, а слили, строительные блоки не установили, а закопали. И это касается каждого из нас, ведь мы живем в этом государстве.
– Вы состоите в научно-методическом совете по проблемам развития рынка при администрации Красноярска. Не было мыслей совсем уйти в политику?
– Нет, никогда. Каждый должен заниматься своим делом. Мне нравится работать со студентами, я получаю от этого удовлетворение, а это, согласитесь, очень важно. И пусть это будет слишком смело или даже нагло, но и я, кажется, нужен своим студентам. А политика – это тяжелая вещь, крайне тяжелая. И, зная свой характер, понимаю, что не смогу себя контролировать. Когда мне что-то не нравится, я это обязательно выскажу, и не всегда это бывает лицеприятно. А прямота – это не качество политика.
– Юрий Леонидович, у вас столько всевозможных занятий и обязанностей. Как вы от них отдыхаете?
– Отдыхаю я в основном здесь – в городе. В прошлом году на малую родину ездил, смотрел, что там осталось...
– А как же заграница, моря, океаны?
– Я много лет не был за границей. Обычно ездим куда-то вместе с женой, а она у меня не в восторге от пляжного отдыха. Давно планируем и, может быть, соберемся в тур по Европе. А пока отдыхаем на даче. Еще ведь Павлов сказал: лучший отдых – это смена вида деятельности.
– Дача у вас настоящая – с грядками?
– А как же! Жена всё выращивает, а у меня дело простое – лопата. Хотя процесс идет, и от грядок мы уже плавно переходим к газонам. Только вот за газонами нужен не менее тщательный уход.
– Насколько знаю, вы еще в футбол играете и картины пишете…
– Играл. Долго. Точнее, нет, не играл. Бегал.
– Что это значит?
– Я как-то одного профессионального футболиста спросил: «Ты в футбол играешь или бегаешь?» Он ответил: «Играю». А я переспросил: «А чего же так играешь, что твоя команда постоянно на последних местах?» Так и я – не играл, а бегал, и получал удовольствие от того, что за одним мячом бегает столько людей. Согласитесь, в этом есть азарт. А картины – это для души. Домой придешь и, чтобы отвлечься, переключиться с мыслей о работе, начинаешь рисовать.
– Это уровень карандашных набросков или всё серьезно, с красками и кистями?
– С красками и кистями, но не серьезно. У меня не так много работ. Кому-то они нравятся, кто-то просто молчит. Честно говоря, я все свои работы называю раскрасками.
– И в каком жанре раскрашиваете?
– Пейзажи в основном. Как сказал один художник, пейзаж любой может написать. И я думаю, он прав.