В гостях у газеты «Конкурент» – артист Красноярского драматического театра им. А. С. Пушкина.

– Андрей, что новенького можно ждать от вас зрителю?

– Планируется мое участие в новом спектакле. Это антреприза «Ужин с дураком», режиссер и продюсер – Андрей Пашнин. В театре обещают роль в пьесе «Примадонны», где мне надо будет переодеваться в женщину. Во всяком случае, мне так обещали. Не новый, конечно, ход, но мы постараемся что-то новое в этом переодевании найти. Вот такой у меня сейчас период – «дураки и бабы» называется… 

– Много ли вашего времени занимает антреприза?

– Антреприза – это, прежде всего, мое свободное время. То, что не занято театром, халтурами и другими работами, на которых приходится актеру трудиться. Последняя антреприза «Мужской род» выпускалась после ночных репетиций. Днем невозможно собрать группу, поэтому приходилось режиссеру вылавливать актеров ночью, когда уж точно все свободны. В Доме актера до трех ночи и проходили репетиции. Сейчас мы играем эту пьесу в ДК Железнодорожников. Режиссер – Андрей Пашнин.

– Для таких постановок выбираются обычно очень «забойные» сюжеты?

– Надо понимать, что если затеваешь коммерческий проект, будь добр исполнять его по правилам. Я не согласен с распространенным мнением, что коммерческие спектакли – это плохо. В первую очередь, это качественный продукт. Потому что некачественный продать невозможно. Возьмем, к примеру, уярские сосиски: самые дорогие, потому что вкусные! И в театре то же самое: необходимо подыскать пьесу, которая будет интересна зрителю, репетировать ночами – и тогда получишь моральное и финансовое удовлетворение.  Коммерческий проект – это современная пьеса, острые ситуации, честная работа артиста. Если будешь халтурить, человек не пойдет смотреть. Нужно понимать, что театр – особое искусство. Нужно, чтобы в детстве человек попал на сказку и она ему понравилась так, что он еще раз пришел в театр. Нужно еще читать литературу. Любовь к театру закладывается еще со школы.

– Что же случилось за ужином с дураком?

– У артистов есть свои суеверия: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Поэтому пока не буду раньше времени говорить о спектакле. И в «Примадоннах» я еще не получил роли.

– В театре тоже конкуренция, как в бизнесе?

– Есть конкуренты, конечно. Не только в театре. Я много записываю рекламных роликов, озвучиваю многое на телевидении и радио. И вот совсем недавно некий конкурент меня победил: три месяца на «Афонтово» я был голосом канала. Потом пришел другой голос, и мне пришлось уступить. 

– Работа на радио и ТВ вам интересна?

– Я в этом деле уже 12 лет, записал тысячи роликов. Мне очень нравятся ролевые ролики, где приходится играть, создавать образы в «пятнадцатисекундном произведении искусства». Сыграть папу, оболтуса, Петровича из соседнего двора, мастера-наставника, милиционера, Робин Гуда – пожалуйста. Радио мне помогло и помогает до сих пор держаться в форме: за несколько секунд ты должен создать образ, у которого будет шлейф, узнаваемость. Это оперативная работа, которая пробуждает фантазию, заставляет перебирать всех персонажей, которых ты наблюдал в жизни, делать их точными и узнаваемыми. В этом я нахожу удовольствие. Мне удалось побывать не только за кадром. Я снимался, в том числе и с известным актером Алексеем Максименко. На том же «Афонтово» был такой сериал «История с предысторией», где мы играли роли. Нужно сказать, что телевидение – это разновидность актерской работы. И не потому, что, начав с радио, надо подняться до ТВ, а потом сняться в кино, а затем уже в космос полететь. Нет. Просто видеоролики стоят несколько дороже, чем аудио, и их чуть меньше. 

– Вы упомянули про халтуру. Что она значит для актера?

– О, халтура – это обычная работа, а не что-то плохое, как принято было думать в советские времена. Это стереотип. Еще Немирович-Данченко писал в одном из своих писем: «Согласен на летнюю халтуру такого-то года…» В спектр побочных работ входит и ТВ, радио, участие в концертных программах, юбилеях, поздравлениях. То есть все, что не связано с театром, есть халтура. Если в театре ты не занят в спектаклях, премьеры выходят без твоего участия, значит ты больше работаешь на радио. А если есть у тебя роль на сцене театра им. Пушкина, значит пострадает, например, антреприза. Конечно, может, мне и хотелось получать тысячу царских рублей и думать только о театре. Но времена сейчас другие, жизнь такая. Можно сидеть и ждать, а можно заниматься делом. Главное, чтобы все это шло на пользу, прикладывать мозги, душу и руки к каждому делу. Нужно не спустя рукава выполнять некие действия, а потратиться внутренне. Тогда выйдет так, что ты не распыляешься на разные стороны, а наоборот, приобретаешь что-то важное. 

– Бывает, что роли нужно ждать неприлично долгое время? Что сложнее – работать в театре с перерывами на «отпуск за свой счет» или трудиться по максимуму?

– Если у человека много работы, он на пике своей популярности, его стараются привлекать во все спектакли. И тогда у него безумно напряженный ритм работы. Но так уж построена бюджетная оплата нашего труда, что тебе высокая занятость не прибавляет дивидендов: ты можешь играть по 30 спектаклей в месяц (что это такое, передать даже невозможно), а можешь играть там кусочек и там кусочек, а итог будет один. К примеру, я буду играть по 25 спектаклей в месяц, а мой товарищ – один. И получу я всего на тысячу рублей больше. Это же смешно! Думаю, что для актера важно, чтобы было время для отдыха, восстановления, чтобы он мог подзаработать. Но просто отказаться от работы, от роли ты не можешь: есть Трудовой кодекс, есть правила. Бывает, что режиссеры угадывают, что человеку и не надо здесь играть, раз он и сам не очень хочет. А бывает, что актер долго «сопротивляется», идет на разные хитрости, но в итоге – звездная роль! В общем, в театре мало что есть конкретного… «Ах, если б знали вы, из какого сора растут цветы, не ведая стыда…» – эти строчки будто о театре. Здесь все субъективно, все связано с человеческим фактором. Ты не знаешь, какая роль станет звездной. Можешь получить Гамлета и так плюхнуться! Режиссер – идиот, художник – дутая фигура, и ты плохо сыграл… Или, наоборот, получить роль слуги – и сыграть такой эмоциональный ряд, так глубоко сработать! Тут и режиссер – умница, и труппа – просто лучшие твои коллеги, и художник так здорово придумал! И начинается выращивание роли. Не просто слова добавляются, а целые сцены. Из фитюльки вырастает феерическая роль. Я всем актерам советую: не спешите отказываться… Можно, конечно, отдаться на волю техники, что, кстати, происходит сейчас во многих театрах, в кинематографе. Гениальный свет, звук – это, к сожалению, еще не все. Есть чешский театр, где разработаны спецэффекты для зрителя: на сцене взрывают – кресла дрожат, корабль плывет по морю – кресла качаются, будто на волнах. Но ведь прежде всего зритель идет в театр за человеческими эмоциями, почувствовать жизнь человеческого духа. Взрывы и эффекты я могу и в луна-парке посмотреть, где всякие монстры выскакивают из темноты. Идут-то в театр за другим! 

– Андрей, когда вы были студентом театрального факультета, какие иллюзии вы питали относительно будущей профессии?

– Были иллюзии, признаюсь. Знаете, было так: «Сейчас – ладно, а вот потом будет хорошо!» Это касалось и работы, и жизни. На определенном этапе я понял, что «потом» ничего не будет, жить надо сейчас. Я до сих пор следую этому принципу. Я не мечтаю сыграть определенную роль. Просто хочу «хорошую роль» во всех смыслах. Чтобы все – ах! и упали: какая хорошая роль! В студенчестве были мечты о славе: ты придешь, и весь русский театр пойдет за тобой. И даже анклавы за границей – украинский, узбекский русский театр – тоже будут поглядывать в твою сторону. 

– Какие изменения, происходящие сегодня в театре, вы чувствуете?

– Не могу сказать, что я отслеживаю все по этапам, пятилеткам. Конечно, все меняется. Как я уже говорил, театр то идет в сторону технического прогресса, то бросается в не совсем реальный мир: исследуется бессознательное поведение человека. Потом резко все возвращается к Гришковцу. Как автор, по-моему мнению, он вернул русский театр к своей изюминке, к человеку, к его переживаниям, фантазиям, разрушающимся и создающимся стереотипам. Как пел Макаревич, «ты можешь ходить как запущенный сад, ты можешь все наголо сбрить. И то и другое я видел не раз. Кого ты хотел удивить?».

– Удалось побыть зрителем зарубежных театров?

– Нет, я нигде не был. Самая дальняя моя заграница – Украина. Но там в театр не удалось попасть, это был маленький городок. Стараюсь черпать информацию из телевидения, смотрю канал «Культура». Если появляется возможность, иду на спектакли театров, которые приезжают в Красноярск.

– Кого можно назвать вашим кумиром? 

– Кумиром? Не знаю, мне нравятся актеры не одного гэга, а объемные: когда человек играет судьбу. Прошлое. В театре это называется шлейф. Если человек может выразить трагедию своего персонажа, умеет вылезти из своей актерской маски, то это высшее мастерство. Фамилий называть не буду: новых актеров, может, и не знает никто, а упоминать старых – банально. 

– Если есть свободное время, на что его не жалко потратить?

– Не жалко поспать! Почитать. Уделить время семье. Знаете, вот эфемерный человек выступал на сцене, весь такой погруженный в мир искусства. А потом приходит он домой, сбрасывает с себя всю эфемерность, сыну – подзатыльник за двойки, жене – отчет за позднее возвращение… Начинается настоящая жизнь обычного человека. Тут уже нет искусства, только будни, семейные вопросы. Нужно умудриться быть не только актером, но и хорошим мужем, отцом, сыном. На это тоже необходимо время.

– Ваш секрет счастливой супружеской жизни? 

– Моя жена – театральный художник, знает специфику театра. Поэтому многие проблемы взаимопонимания у нас решены. Мы из одной среды. С другой стороны, мне трудно соврать, придумать нечто – она все сразу поймет. 

– Какие сложились привычки в быту? Крепкий кофе по утрам пьете?

– Я сейчас активно худею: почувствовал, что перебрал вес и уже становится тяжело. Поэтому не ем сладкого и хлеб. Если от сахара я могу свободно отказаться, то хлеба очень хочется! Курю. С удовольствием рюмочку выпью, две-три. У меня 23 января был день рождения. Отмечал чуть позже. Позвонил на радио и сказал: «Вы меня рано не ждите. А если я приду рано, вам же хуже будет!» Все отнеслись с пониманием к моей просьбе.

– День рождения для вас – не грустный праздник? 

– Да нормальный праздник. Это возможность увидеться с друзьями, собраться вместе, а еще прекрасный повод получить подарки. С годами просто уходит восторг личного праздника, когда просыпаешься утром и испытываешь сильный восторг: «Ах, день рождения!» Сейчас понимаешь, что это никакой не праздник, просто очередная годовщина. Иллюзий нет, не ждешь ничего особого – например, что ангел спустится с небес… Не спустится уже. 

– Увлекаетесь компьютером, сидите в Интернете?

– Сложные у меня отношения с компьютером. Он требует много времени, увлеченности. У меня нет времени и особой увлеченности. Хотя мне часто приходится сталкиваться с компьютером, дома есть ПК. Но я раз в полгода к нему подхожу. Есть дома один мальчик, который им занимается. Но лучше пусть другой человек что-то поможет мне найти, сделать, нежели я буду вскакивать, стучать по клавишам и чувствовать себя полным придурком. Убежден, что лучше обратиться к специалисту, чем делать что-то самому. Например, я могу поменять колесо у автомобиля, но карбюратор пусть смотрит мастер в сервисе. Если говорить о технической стороне, то я много что могу делать, хотя происходит все несколько дольше. Сантехник быстрее меня кран починит, токарь быстрее деталь выточит, плотник что-то обстругает. Одни люди двух слов связать не могут, другие заливаются соловьем – все зависит от человека. Как в балладе Твардовского: «Жить без пищи можно сутки, можно больше, но порой ни одной минутки не прожить без прибаутки или присказки какой». Так что надеюсь, что и мой талант востребован, я человек нужный в обществе, хоть и не могу построить дом, добыть нефть, восстановить канализационную систему. Но, выйдя на сцену, я надеюсь, что могу заставить людей улыбаться или грустить.

– Вас можно назвать меломаном?

– Скорее нет. Я люблю слушать музыку, которая создает настроение. Или, например, во время домашней уборки: если нет возможности придумать отговорки, включаю музыку, чтобы она меня в этот тяжелый момент жизни радовала!

– Андрей, наверно, у такого жизнерадостного человека, как вы, никогда не бывало депрессии… Согласны, что чувство юмора – это универсальное лекарство от всех болезней?

– Конечно, было – депрессия. А вы хотите об этом поговорить? Я нормальный человек и всему подвержен. И личные неудачи бывают, и кризис среднего возраста. Не помню фамилию комика, с которым связана одна история. В общем, приехал в город известный комик. Все жители говорят об этом, спешат на представление. В это время к психиатру обратился человек, находящийся в жесткой депрессии, просто катастрофа. Доктор посоветовал сходить на комика, который как раз приехал в их город. На что пациент ответил: «Доктор, это и есть я!» 

– О хлебе насущном мы говорили, а что-нибудь экзотическое вы любите покушать?

– Знаете, я так скромно всегда жил, что привычки зайти в кабак и ухнуть энную сумму у меня нет. «Ну чего я буду деньги тратить – дома приготовлю и съем». Вообще, я люблю, когда все здорово приготовлено и подано со вкусом. Я не приверженец какой-то определенной кухни, люблю пробовать что-то новое. Если говорить по Гришковцу, то, когда пробуешь, происходит разрушение стереотипов. Очень смеялись по поводу французского салата: у них салат – это листья одноименного растения, которые солят, поливают маслом и едят. Ну что это такое за салат? Оказалось, вкусно! И ничего не надо лишнего. Вот так мой личный стереотип относительно салата был разрушен. Я сам готовлю, умею это делать. 

– Китайская, японская кухня нравится? 

– В общем-то да. Чем меня радуют китайские рестораны, так это порциями: думаешь, что ты их обманул – заказал на одного, а принесли на троих. Но на самом деле на то и расчет. Что еще подметил, так это стремление китайцев сделать один продукт похожим на другой. Например, накрошат картошку в салат – выглядит как яблоко. Или утка порой имеет вкус свинины. Видимо, это связано с глубокой историей Китая. Японские суши – это, по-моему, самое большое надувательство. Рисовый шарик, в котором завернут угорь, а ешь все равно один рис… Васаби тоже странный: бывает, от запаха на землю валит, а бывает, ложками его ешь. Вообще, я имею большую претензию к японцам: они не едят замороженную рыбу, а то, что не съели, выбрасывают. И так как им рыбы всегда не хватает свежей, они пиратствуют и в наших территориальных водах. Пусть бы замораживали и ели свою рыбу. И еще: зачем они столько ловят рыбы, если суши содержат микроскопическую порцию мяса? Я попробовал суши – не отравился и ладно. Лучшее, что я пробовал в последнее время, это мясо с овощами по-балкански, приготовленное одним сербом. Говорят, что это было вкуснее, чем в «Балкан-гриле». Как русский человек, я люблю пирожки, расстегаи, беляши, бутерброды. Все с хлебушком. Считаю, что нужно любить все вкусное, – неважно, какая это кухня.

– Как относитесь к фитнесу и пользе здорового образа жизни?

– Когда ты бежишь утром, поправляя свое здоровье, а с КрАЗа вся таблица Менделеева, а также неизвестные науке газы в воздух поднимаются, это выглядит странно. Держать себя в форме – это прекрасно. Но у меня такое подозрение, что культ молодости, здоровья, прекрасного тела придумали работодатели. Они не хотят платить за больничный! Чтобы мы каждый день были на работе, нас отправляют на фитнес, в спортзал. 

– Телевизор смотрите?

– У меня примерно такое же отношение к нему, как у папы: «Купили – значит, пусть работает, нечего молчать, тумбочку из себя изображать». Меня раздражает – а это касается и театра, и ТВ, – когда публику держат за дуру. Не надо целый день оперу на итальянском или умные программы. Пусть будет нормальный разговор со зрителем. Радует, что есть кабельное телевидение и можно смотреть каналы, где не обманут, не скажут, что акулы добрые, а жирафы – маленькие. Есть выбор, этим я спасаюсь. Телевидение всех нас приучило к быстрой смене картинки. Ты понимаешь, что на одной фишке долго не протянешь, надо придумывать что-то новое. Иногда от этой скорости страдает качество. В последнее время стало хорошим тоном ругать передачи типа «Кривое зеркало». Если ругаешь, значит – интеллектуал. Я считаю, что и у Петросяна бывают хорошие шутки, и «Камеди клаб» может выдать перл. 

– Какие любимые места есть в Красноярске?

– С возрастом все больше хочется на природу. Ты понимаешь, что город украшают не для тебя: на выходных стремишься к березкам. Но, несомненно, Красноярск выглядит хорошо, и стоит этим гордиться. Еще десять лет назад было такое чувство, что весь город покрасили серой краской. Фонтаны, которые присутствовали и тогда на городских улицах, никогда не работали. Из них клумбы делали. Помню, ходил в школу мимо гидролизного завода. Перед проходной был фонтан. Но сколько я себя помню, за 10 лет он ни разу не включался. А сейчас, когда мы уже избалованы фонтанами, нужно понимать, что они улучшают экологическую обстановку, ионизируя воздух. Кроме того, чем больше красивых уголков в городе появляется, тем лучше люди становятся, меньше гопоты всякой. – Есть мнение, что столичный зритель очень избалован, а самая лучшая публика – это провинциальная. Согласны?  – В провинции очень разный зритель. Красноярский – более добрый, восприимчивый. Например, в Железногорске – более строгий, «нет уж, извините». В Иркутске все зрители – потомки декабристов, каждый из них несет высокую идею, внутреннюю гордость, хиханьки-хаханьки не пройдут. В Москве мы играли спектакль «Школа с театральным уклоном» – Андрей Пашнин защищал диплом режиссера. Если ты выдал настоящий продукт, потратил свои душевные силы, говорил серьезно, то ты уложишь любого зрителя. Замечу, что москвичи любят провинцию: знают, что наши всегда по полной выкладываются на сцене.

– Какие перспективы и задачи на будущее вы определяете для себя? 

– Выжить! Главное – как можно позже в своей жизни надеть памперс.